Станислав Родионов - Искатель. 2009. Выпуск №07

Планктон! Мы для них даже не мелкая рыбешка, а планктон. Им вообще ничего не надо. Им бы только — лишь бы мы сидели и не вякали. Чтобы только сидели и молча, как бараны, ждали светлого будущего. Ждали, ждали, ждали! — Михаил Степанович остановился, взгляд его был устремлен на стоящее в углу ружье. — А ведь мы можем и не ждать. — Он оглянулся на юнгу в дверях: — Андрюша, ты иди, там, в камбузе, пока порядок наведи. — Андрей кивнул и вышел, а Михаил Степанович подступил к Атапину и тихо продолжил (правда, лишь сначала тихо — очень быстро он снова стал чуть ли не кричать): — Они думают, что никто никогда не рискнет — не возьмет, например, ствол и не подстрелит какого-нибудь зажравшегося индюка. Вот я, например, мог бы запросто. На суде потом спросят: «За что?» А я им: «А за то самое! Чтобы бюджет не пилил, гадина!» Они спросят: «А где доказательства, что пилил?» А я: «А мне не надо никаких доказательств. Я и так все знаю. Зато теперь другим неповадно будет». Ну, что скажешь, Коль? Ну а чего делать? А то ж они там на верхах думают, что никто никогда не рыпнется, все так и будут ждать. Все будут бояться. Потому что каждому вроде есть что терять. Хоть мало что, но все же есть что терять, понимаешь? Эти козлы думают, что не найдется кто-нибудь, кто возьмет и просто перестанет ждать. Чего молчишь? — Михаил Степанович сделал паузу. — Эх, Коля, мы же хотели в кругосветное плавание с тобой сходить — под парусом! А теперь — хрен! Мачту надо капитально ремонтировать? Надо. Оснастку? Надо. Двигатель — вообще на замену. Ссуда нам не обломилась. Где мы денег столько возьмем? Ты же сам говорил, на такой развалюхе в кругосветку не двинешь. Господи, такая мечта была! А теперь опять надо ждать, ждать, ждать…

Молнии ветвистыми артериями разносили вспышки света по тучному небу.

Ожидаемо, но все же внезапно, без предварительных первых редких и крупных капель, сразу яростно и оголтело на маленький бетонный причал и одиноко стоящую рядом яхту рухнул июльский ливень.

Атапин встал, включил люстру и пошел в угол, где стояли ружье и щетка для пола.

— Э, э, Колян, ты чего? Я же это так, — забеспокоился Михаил Степанович, в то время как Николай Алексеевич взял ружье, переломил его и, направив на люстру, стал рассматривать каналы стволов. — Я просто для разговора — душу отвести. Ты куда это собрался?

Николай Алексеевич молча вернул стволы в исходное положение, достал ключи из кармана и пошел в другой угол комнаты. Там он вставил один из ключей в едва заметную замочную скважину в стене — и декоративная стенная панель распахнулась, как дверь. За ней находился узкий и высокий сейф. Атапин отпер его, сунул туда ружье, запер сейф, затем закрыл стенную панель и вернулся за стол.

Сел и закрыл лицо руками.

Николай Алексеевич вновь вспомнил эпизод из детства, когда он поставил рекорд среди мальчишек двора по времени нахождения под водой.

Тетя Солмаз была права, Коля действительно до дрожи замерз, ныряя в бассейне.

Вот он вылезает из воды и с опаской разглядывает сквозь буйно зеленеющие тополя балкон на четвертом этаже ближайшего дома.

На балконе появляется молодая женщина, которая, в свою очередь, начинает что-то высматривать у бассейна.

— Коля! — кричит она. — Домой!

— А вот и твоя мама, легка на помине, — говорит тетя Солмаз и отправляется дальше своей дорогой, бормоча: — Мать всегда чувствует, когда детям что-то надо.

— Мам, ну еще немножко, — канючит Коля.

— Два часа уже купаешься, — говорит мать в ответ. — Я отсюда вижу: замерз, как цуцик. Иди домой!

— Ну, мам!

— Чай попьешь, потом еще выйдешь.

— Я еще выйду! — радостно обещает Коля приятелям.

Он подбирает лежащие рядом на бордюрном камне шорты и футболку и босиком бежит по горячему асфальту к дому.

Атапин сидел, закрыв лицо своими большими ладонями. Неожиданно он стал вздрагивать — похоже, заплакал.

Увидев это, Михаил Степанович вопросительно посмотрел на Андрея, снова появившегося на пороге.

— Господи, какие сволочи, — вдруг послышался тихий голос Николая Алексеевича из-под ладоней, сквозь всхлипывания, которые теперь стали явными.

— Видите, до чего вы человека довели, — шепотом возмутился Андрей. — У него же мать умерла, а вы тут со своими теориями!

Но Михаил Степанович не обратил на это обвинение никакого внимания. Наоборот, он просветлел и улыбнулся.

— Заговорил, — весело прошептал он и на радостях встряхнул юнгу за плечи. — Ты слышал, Андрюха? Он заговорил!

Михаил Степанович и сам встряхнулся, весь собрался, даже заметно протрезвел. Он вернулся за стол, сел на прежнее место и наигранно заинтересованным голосом сказал:

— Ну а я что говорю? Конечно, сволочи! Все они сволочи! Правильно, Коль!

— Да не то ты все! — злобно рявкнул вдруг на него Николай Алексеевич и шарахнул кулаком по столу.

Андрей испуганно вздрогнул. А Михаил Степанович улыбнулся. Он посмотрел на юнгу ободряюще и одновременно как бы добродушно подтверждая: «Нуда, такой вот я — не то все говорю. Ну что ж со мной поделать?» А сам между тем сунул Атапину в руку полную рюмку.

Николай Алексеевич выпил, снова закрыл мокрое от слез лицо руками и завыл:

— Это мы с Катькой сволочи. Я — сволочь. Я — главная сволочь! Старший сын называется. Она ведь звонила из больницы! Она чувствовала, что умирает. Хотела, чтоб я пришел, чтоб мы попрощались.

Михаил Степанович подошел к Атапину и положил руку ему на плечо.

— Да ну! — Николай Алексеевич, дернувшись, со злобой скинул руку товарища.

Тот сел, налил Атапину еще водки, поставил рядом.

— Она целый день звонила, — рычал Николай Алексеевич. — А я?! Дебил тупой… «Мам, я перезвоню». «Мам, я сейчас занят». Урод! А она как обо мне всегда думала, заботилась. Всегда!

Атапин залпом выпил. Михаил Степанович туг же снова наполнил его стопку. И так повторилось трижды — едва Атапин опорожнял рюмку, она уже вновь была наготове. Выпив, Николай Алексеевич взялся за голову и стал монотонно мычать и охать.

Михаил Степанович подошел к юнге и тихонько сказал:

— Слушай, Андрюш, дело уже к вечеру. Поэтому ты давай, наверно, уже иди домой. Сейчас лучше, чтоб поменьше тут людей было. Спасибо тебе за все. Давай, дорогой.

— Да-да, конечно, — Андрей закивал. — Точно ничего больше не нужно?

— Нет. Ты иди.

За иллюминатором в очередной раз полыхнула молния, донесся грохот. Атапин на некоторое время примолк, и в наступившей тишине особенно явственно стало слышно, как первая волна ливня очень быстро начала терять свой напор — шум струй, хлеставших по яхте, превратился в раздельный стук редеющих капель. Михаил Степанович словно лишь теперь обратил внимание на то, что идет дождь.