Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Лачинов)

При падении я шлепнулся на огромный гриб, который лопнул подо мной, развеяв по всем направлениям массу оранжевых спор и обдав меня оранжевой пылью; затем я скатился на дно оврага.

Вскоре я увидал маленькое круглое лицо Кавора, выглядывавшего из-за колючей изгороди. Он кричал, что-то спрашивая у меня. Я пытался тоже крикнуть ему, но не мог этого сделать, потому что чересчур запыхался. Он направлялся меж тем ко мне, осторожно раздвигая кусты.

— Нам нужно держаться на-стороже, — сказал он, — Эта луна не признает никакой дисциплины. Она даст нам разбиться вдребезги, — Он помог мне встать на ноги. — Вы чересчур напрягали силы, — сказал он, смахивая рукой желтую пыль с моей одежды.

Я стоял смирно, лишь тяжело дыша и позволяя ему счищать с моих колен и локтей прилипшее студенистое вещество и читать мне нотации по поводу моих злоключений.

— Мы должны приноровляться к здешнему притяжению. Наши мускулы еще недостаточно приучены. Необходимо попрактиковаться. Когда у вас восстановится правильное дыхание…

Я вытащил из руки два или три вонзившихся в нее шипа и присел в изнеможеньи на камень. Руки и ноги у меня дрожали; я испытывал такое же чувство разочарования, какое охватывает при первом падении учащегося ездить на велосипеде у нас на земле.

Кавору вдруг пришло на мысль, что холодный воздух на дне оврага после солнечного зноя может породить у меня лихорадку, и мы вскарабкались на вершину скалы, озаренную солнцем. Оказалось, что, кроме нескольких ссадин, я не получил никаких серьезных ушибов при падении, и теперь, по предложению Кавора, мы высматривали безопасное и удобное место спуска для нашего следующего прыжка. Мы выбрали, наконец, площадку на скале, в расстоянии около десяти ярдов, отделенную от нас целой чащей темно-зеленых колосьев.

— Прыгнем отсюда, — сказал Кавор, разыгрывавший роль инструктора, и указал на место футах в четырех от носков моих гамашей.

Этот скачок я совершил без труда и, должен сознаться, не без удовольствия увидал, что Кавор не допрыгнул на один фут или около того и свалился в колючий кустарник.

— Видите, как надо быть осторожным! — сказал он, вытаскивая шипы, вонзившиеся ему в лицо и руки; с этого момента он перестал менторствовать и сделался моим товарищем, таким же, как я, учеником в искусстве лунного передвижения.

После этого мы выбрали еще более легкий прыжок и совершили его шутя, затем отпрыгнули назад, потом снова вперед, и повторили это упражнение несколько раз, приучая наши мускулы к новой норме. Я никогда не поверил бы, если бы не узнал по собственному опыту, как быстро усваивается это приспособление. В самом деле, в весьма короткое время, после двадцати или двадцати пяти прыжков мы могли уже определять усилие, необходимое для данного расстояния, почти с земною уверенностью.

И все это время лунная растительность быстро развивалась вокруг нас, становилась выше и гуще, — все эти колючие колосья и толстые, мясистые кактусы, грибы и лишаи, поражавшие своими необычайными формами. Однако, мы были так поглощены нашими упражнениями в прыгании, что не обращали пока ни малейшего внимания на это буйное развитие лунных растений.

Сильнейшая экзальтация овладела нами. Отчасти, я думаю, это было чувство радости по случаю нашего освобождения из продолжительного плена в тесном шаре; но главным образом тут действовала приятная мягкость и свежесть лунного воздуха, который, я уверен, содержит гораздо большую пропорцию кислорода, чем наша земная атмосфера. Не взирая на странный вид и необычайные свойства всего, нас окружающего, я чувствовал себя столь же отважным и опытным, как любой лондонский хулиган, очутившийся впервые среди гор, не думаю, чтобы кто-либо из нас обоих, хотя и лицом к лицу с неведомым, испытывал особенный страх.

Нас обуревал дух предприимчивости. Мы выбрали обросший мхом пригорок, находившийся от нас ярдах в пятнадцати, и благополучно перемахнули друг за другом на его вершину.

Кавор сделал три шага и отправился на манивший прохладою снежный скат. Я оставался с минуту неподвижным, пораженный уморительным видом его парящей в воздухе фигуры в грязной, измятой спортсменской фуражке, с взъерошенными волосами и маленьким круглым туловищем, с длиннейшими руками и подкорченными под себя тоненькими, козлиными ножками, — фигурки, составлявшей такой резкий контраст с волшебными декорациями обширной лунной панорамы. Я громко расхохотался и последовал сам за своим забавным товарищем. Скок! — и я очутился рядом с ним.

Мы сделали несколько исполинских шагов, на подобие Гаргантюа, скакнули еще раза три-четыре и уселись, наконец, в поросшей мхом лощине. Наши легкие работали с большим трудом. Мы сидели спокойно, тяжело переводя дух и вопросительно поглядывая друг на друга. Кавор бормотал что-то об «удивительных ощущениях». Затем мне пришла в голову одна мысль. В тот момент мысль эта не была особенно ужасной — она была лишь естественным вопросом, который возникал сам собою из данного положения.

— Кстати, — сказал я, — а где же наш шар?

Кавор посмотрел на меня.

— Как?

Я вдруг понял все значение того, о чем зашла речь, и ужаснулся.

— Кавор, — вскричал я, кладя руку ему на плечо, — где же наш шар?

Глава X

Заблудившиеся люди на луне

На лице Кавора отразился до некоторой степени мой испуг. Он встал и начал внимательно осматривать окружавший нас, быстро разраставшийся кустарник. В смущение_он приложил руку к устам и заговорил без своей обычной уверенности:

— Мне кажется, — сказал он, запинаясь, — мы оставили его… где-то… вон т_а_м_… - Его дрожащий указательный палец поворачивался по дуге круга. — Не знаю наверно, — продолжал он с возрастающим смущением во взорах, — во всяком случае, это не может быть далеко отсюда.

Мы оба встали, перекидываясь незначащими фразами; глаза наши напряженно искали в переплетавшейся и сгущавшейся чаще.

Повсюду кругом нас, на освещенных солнцем скатах виднелись лишь колючие кусты, пухлые кактусы, ползущие лишаи, да кое-где, в местах, оставшихся в тени, лежали еще снежные сугробы. На север, на юг, на восток и на запад, во все стороны расстилалась однообразная пелена необычных для нас растительных форм. И где-то, уже погребенный среди этого хаоса неистовой лунной растительности, лежал наш шар, наш дом, наша единственная провизия, единая наша надежда выбраться из этой фантастической пустыни, покрытой эфемерными растениями.

— Я думаю, — промолвил вдруг Кавор, указывал пальцем в северном направлении, — что он, вероятно, остался вон там.

— Нет, — возразил я, — мы двигались но кривой линии. Смотрите, вот отпечатки моих каблуков. Ясно, что шар должен быть восточнее, много восточнее. Нет, он должен быть вон там.