Дмитрий Янковский - Третья раса

Стиснув пальцами подлокотники кресла, я угрюмо уставился в пустой экран. Была мысль переключиться на канал новостей из Европы, но я решил внять совету и не смотреть. Не хотелось видеть, как люди в панике и отчаянии давят друг друга до смерти.

Вскоре начался очередной экстренный выпуск, и я сосредоточился на словах диктора.

– Несколько разведывательных подразделений морских охотников столкнулись с неожиданными трудностями на подходе к предполагаемому месту ракетного старта, – сообщил он. – По всей видимости, данная платформа была особо засекречена недаром, поскольку никто из специалистов не может в точности определить не то что ее тип, но даже страну-изготовителя. Теперь очевидно лишь то, что платформа заякорена в подводном положении и имеет невиданно мощную систему автономной обороны. Любые попытки приблизиться к месту запуска ближе чем на тридцать миль вызывают срабатывание боевых лазеров, бьющих на поражение. Под огнем мощных световых пушек к текущему часу погибло уже трое разведчиков, в связи с чем принято решение прекратить сбор информации и подтянуть силы к границе безопасной зоны.

Это меня удивило. Чтобы охотников кто-то остановил… Нет, это уже чересчур! Хотя в какой-то мере данный факт объяснить можно – вся техника и все навыки охотников рассчитаны на борьбу с биотехами. Здесь же противник совершенно другой, забытый и непривычный. У биотехов нет лазерных пушек, да и любая защитная зона вокруг них редко превышает сферу радиусом в четыре мили. А тут ближе тридцати миль – не сунься. Я попробовал вспомнить, какой из механических торпед можно поразить цель на таком удалении, и быстро понял, что подобных снарядов нет ни у охотников, ни у спасателей. То есть ни у кого нет.

Правда, лично я знал одного человека, который, несмотря на строжайший запрет, применял совсем другие торпеды – биотехнологические, оставшиеся с войны в личинках. Но где он их доставал и где прятал, теперь уже никто не узнает.

Конечно, не один только Жаб знал, где взять живых биотехов в личиночной стадии, наверняка и другие старые охотники владели схожей информацией. Но согласится ли человечество, даже под угрозой термоядерного удара, выпустить из бутылки такого джинна, как живые торпеды? Я сомневался.

С другой стороны, можно было применить биотехи тайно. Уничтожить опасную пусковую платформу, а потом концы в воду. Да вот только реально ли в теперешних условиях сохранить подобный секрет? У любого человека, способного дать такую команду, есть враги, которые тут же раструбят о чудовищном преступлении, не думая о последствиях. Нет, дать команду на применение биотехов вряд ли кто осмелится, а уж без команды и того сомнительнее. Разве что какой-нибудь сумасшедший охотник вроде Жаба посчитает столь серьезную ответственность приемлемой для себя. В личном порядке, как это и было в случае Жаба.

«Я бы не смог, – подумал я с замиранием сердца. – В этом и разница между мной и ним».

Все-таки Жаб, наш командир, был стопроцентным психом. Маньяком, чего уж тут говорить. У него была цель, причем личная цель, а на всех остальных он плевал чешуей с высокого пирса. Воля была железная, этого не отнять, но волю тоже надо применять с умом. Нет, Жаб не был для меня образцом для подражания. Может, нечто подобное и теплилось в моей душе, но лишь до того момента, пока он не взял в заложницы Рипли. После этого у меня уже не было моральных барьеров перед тем, чтобы его убить. Я был готов к этому, но судьба распорядилась иначе – Жаба убила Поганка. А я убил ее. И теперь многие охотники слушают мое имя с почтением. Некоторые, те, что помоложе, наверняка с завистью.

Найдется ли теперь столь же сумасшедший охотник, способный тайком добыть личинку торпеды, а затем применить ее против слетевшей с катушек платформы? Не знаю. Такого, как Жаб, еще поискать. Да и не позволят ему. Свои же сдадут, если узнают. В случае с Жабом все чуточку было иначе, он держал возле себя людей, которые целиком и полностью от него зависели, причем так, что деваться некуда. Он тщательно отбирал именно таких, а когда найти не получалось, Жаб сам создавал ситуации, в результате которых человек оказывался в безвыходном положении. Затем появлялся наш доблестный командир, выручал несчастного, а потом пользовал, как хотел. Оказалось, что и Рипли не без его помощи попала кухаркой на захудалую базу под Одессой. Он посодействовал ее списанию, чтобы потом выручить и оказаться в ее глазах героем. Возможно, и со мной произошло нечто похожее. По крайней мере, Молчунья так говорила.

Жаб был поистине мастером подобных интриг, так что я сомневался, что найдется еще кто-то, кого не сдадут свои же сослуживцы, если он начнет так же, как Жаб, нарушать все писаные и неписаные правила подводной охоты. К тому же за прошедший год многое изменилось.

Я как-то читал, что то ли в девятнадцатом, то ли в двадцатом веке на севере Американского континента люди придумали понятие политической корректности. Его смысл я так до конца и не понял, но сводилось всё к тому, что некоторые слова, ставшие по разным причинам ругательными, произносить запрещалось и надо было заменять их новыми. Потом, когда и те приобретали ругательный оттенок, их снова заменяли, и так до бесконечности. Причем мотивация таких замен сама по себе из тех же соображений замалчивалась и заменялась на более, как казалось, допустимую. И вот сейчас нечто похожее происходило в отношении технологий – сначала под запрет попало биологическое конструирование, на том основании, что биотехи во время и после войны наделали бед. Затем, почти сразу, та же участь постигла все разработки, связанные с орбитальными технологиями. На этот раз объяснили это тем, что человечеству хватает бед на Земле и нечего силы тратить на космос. Ещё чуть позже, я уже помнил это время, отказались от баллистических рейсов через Атлантику, под тем предлогом, что Америка выкарабкалась из послевоенной нищеты и вполне способна обойтись без помощи Старого Света.

Со временем истинные причины таких решений забывались, искажались, а то и попросту теряли смысл, в результате чего приобретали некоторый, почти религиозный оттенок. Ну, что-то вроде древнего слова «табу», Это когда что-то делать нельзя, а почему нельзя – никто не знает. Как-то само по себе понятно, что из-за невыполнения табу случится нечто ужасное, но неизвестно, какой беды ждать в этом случае, а потому невыполнение правил пугает особенно сильно.

Не знаю, как с орбитальными полетами, но в отношении биотехов точно сложилось табу. Скажи сейчас диктор в Сети, что охотники собрались использовать биотехнологическую торпеду против старой платформы, так по всему миру поднимется паника, раз в десять более страшная, чем от угрозы термоядерного удара. Потому что с термоядерным ударом все ясно, а вот каких подлостей можно ждать от биотехов, многие уже толком не представляют, а потому боятся одного лишь слова. Хотя, с другой стороны, этот ужас можно понять, ведь слово «биотех» для подавляющего большинства стало синонимом слова «смерть». И лишь для охотников оно сохранило двоякое значение. С одной стороны, биотех являлся врагом, страшной смертью, поджидающей тебя в океане, а с другой стороны, биотехнологические жидкостные скафандры были единственным средством выжить на глубине нескольких километров.