Сергей Лукьяненко - Чистовик

Господин полицейский с очень польским именем и фамилией выглядел соответственно — будто пан с каких-нибудь старых карикатур или иллюстраций. Крепенький, с животиком, с пышными усами, коротконогий.

Но при этом мчащийся вслед за мной в знакомой «механической» манере полицейских-функционалов.

Я кинулся наутек. Полетела в пыль недокуренная сигарета, ветер перестал казаться прохладным, стал горячим. Дурак… идиот… расслабился…

— Эй! Эй, парень!

Голос вроде как доносился издали. Я оглянулся на бегу — и остановился.

Пан Кшиштоф Пшебижинский стоял посреди дороги, будто налетел с размаху на невидимую стенку.

Ага.

Я усмехнулся и вразвалочку пошел назад. Остановился метрах в двадцати от полицая. Пан Кшиштоф мрачно расхаживал вправо-влево, будто голодный тигр у решетки в зоопарке.

Решетка и впрямь была, только невидимая. Точнее, не веревка, а «поводок». Проклятие любого функционала.

— Далеко от функции? — спросил я любезно.

— Одиннадцать километров и шестьсот двадцать метров, — мрачно ответил Кшиштоф.

— Бывает, — кивнул я. — Ты что-то хотел спросить?

— Подойди поближе, — попросил полицай.

В ответ я обидно рассмеялся. Достал и закурил новую сигарету.

— Слушай, парень… как там тебя…

— Кирилл.

— Тебя ж все равно поймают! — Пан Кшиштоф похлопал себя по карманам. — Эй… сигареты не будет?

Я достал из пачки половину оставшихся сигарет, переложил в карман. В пачку запихнул подобранный с земли камешек — и бросил полицаю.

— Какое оскорбительное недоверие! — воскликнул Кшиштоф. — Тебе должно быть…

— Стыдно? — заинтересовался я.

Кшиштоф вздохнул, сел на корточки. Закурил. Горько произнес:

— Нет, ну ведь все равно тебя поймают… Такое учудить… никуда теперь не денешься. Против своих же братьев пошел!

— Да что ты несешь! — не выдержал я. Тоже присел. — Вы все — пешки! Вами управляют из другого мира.

— Из какого?

— Земля-один, Аркан. Они ставят на других мирах социальные эксперименты!

— Слушай, а я и не знал. — Кшиштоф нахмурился. — Может, пойдем назад, в ресторан? Посидим, расскажешь мне все. Если нами и впрямь какие-то гады в своих интересах крутят… да что ж мы, не славяне?!

То ли я от природы наивен, то ли у полицейских есть дар убеждать — но несколько секунд я всерьез рассматривал эту мысль.

Лишь потом рассмеялся:

— Про славянское единство — ну, это перебор!

— Верно, — с досадой согласился Кшиштоф. — Но я подумал, вдруг прокатит?

Некоторое время мы курили, сидя друг напротив друга. Потом я сказал:

— Пойду, пожалуй. Передай начальству, что я конфликтовать не собираюсь, но и сдаваться не намерен.

— Передам, — согласился Кшиштоф. Как-то уж неожиданно легко.

— Мешает поводок, верно? — спросил я.

— Мешает. — Кшиштоф встал. — Поэтому я всегда делаю вид, что поводок натянулся загодя. Когда в запасе есть еще метров сто.

Я тоже вскочил. Напрягся. Успею? Успею… наверное.

— Ну поймай… если сможешь.

— А еще хорошо, — продолжал Кшиштоф, тихонько посмеиваясь, — когда зоны у полицейских перекрываются. Хотя бы чуть-чуть. Тогда можно сойтись, к примеру, втроем — и схватить любого самоуверенного придурка.

Они окружили меня с трех сторон. Дорогу к Эльблонгу перекрывал Кшиштоф, дорогу, по которой я шел, — женщина средних лет, с лицом суровым, будто у кондуктора в автобусе; со стороны полей легким, грациозным бегом приближался молодой худощавый парень.

Впрочем, было понятно, что молодость и субтильность сложения не помешают ему раскатать меня в коврик, вытрясти о колено и положить под дверь.

И даже если бы добрая девушка Марта решила мне помочь, как это делают все симпатичные девушки во всех голливудских боевиках после того, как героя окончательно припирают к стенке, нас бы вместе отшлепали и поставили в угол.

Трое полицейских — это не шутки.

Я рванулся в поля, рассчитывая, что сумею проскочить между женщиной и парнем — ну а Кшиштофу все-таки помешает поводок. Я не учел одного — отсутствие огнестрельного оружия, чуть ли не принципиальное им пренебрежение, вовсе не означало, что полицейский опасен лишь вблизи.

Кшиштоф взмахнул рукой — и камешек, тот самый, что я сдуру положил в пачку с сигаретами, ударил меня под колено. Нога мгновенно подломилась, и я упал. Стопа и голень онемели и покалывали, будто их засунули в ледяное крошево.

— Я же говорил — никуда не денешься! — укоризненно крикнул Кшиштоф. — Ну и зачем было заставлять себя калечить? Думаешь, мы злодеи какие-то? Думаешь, нам это приятно?

Они неторопливо сошлись надо мной, корчащимся даже не от боли — нога не болела, а просто не чувствовалась, — от бессилия и обиды. Три любопытные физиономии темными пятнами нависли надо мной. Вздумалось же мне перекурить! Спасусь — брошу! Вот честное слово, брошу!

Парень несильно пнул меня в бок. И за это заслужил от Кшиштофа подзатыльник:

— Ты что делаешь? Твое поведение недостойно культурного человека!

— Проверяю, не притворяется ли, — с обидой ответил парень.

— У меня не притворится, — с гордостью сказал Кшиштоф. — Я, если не в курсе, с двадцати метров стальным шариком дверцу автомобиля пробиваю! Насквозь!

Он протянул мне руку:

— Вставай.

Вам когда-нибудь доводилось валяться под ногами трех недружелюбно настроенных граждан? Пусть даже и не стремящихся немедленно переломать вам ребра?

Возможно, что и случалось, дело-то житейское. Тогда вы помните, что удовольствия в этом мало. А если не случалось — что ж, поверьте на слово. И не рвитесь проверить.

— Вставай, — повторил Кшиштоф. — Мы к тебе по-хорошему, сам видишь…

Конечно, я бы встал. Ну куда бы я делся?

В конце концов, получил бы пару пинков от молодого паренька — и встал.

Только в это мгновение на фоне темного неба мелькнула длинная светлая жердь — и приложила пана Кшиштофа по затылку. Я впервые в жизни убедился, что «глаза вылезли из орбит» — это не фигура речи. Пан Кшиштоф выпучил глаза и тяжело рухнул оземь. А доска пошла на второй круг, смачно врезалась в физиономию молодого парня, с хрустом сломалась, после чего обломок стукнул по темени женщину-полицейскую.

Я с трудом сел — в окружении трех неподвижных тел. Учитывая живучесть функционалов вообще, а уж полицейских особенно, удары приходилось счесть мастерскими.

— Зараза, — мрачно сказал я, глядя на человека, держащего в руках остатки жерди. — Ну ты и зараза!

— Я тебя спас — и я же еще зараза? — возмутился Котя, поправляя очки. — Нет, вы посмотрите на этого урода!