Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

— Это всего лишь легенда, всего лишь легенда, — бормочет сам себе Учитель, уединившись на балкончике своего кабинета в Ведомстве и не чувствуя ученика, который явился по его зову и теперь удрученно смотрит на то, что творится с приемным отцом. — Это древняя аллийская легенда. Не было убийства. Не было казни. Не было ни Тассатио, ни Танэ-Ра, ни этой глупой любви и измены. Нет человека, который ради любви к женщине, пусть и сказочно красивой, пойдет на такую измену, на пытки, на смерть. Это глупость. Такого не бывает в реальной жизни, а это — легенда, и в ней все преувеличили… Какого-то преступного скульптора, неизвестно чем провинившегося перед законом, они сделали национальным героем, чтобы воодушевлять тысячи тысяч поколений сограждан… Не мучь меня. Я не желаю повторять чьи-то глупости, даже если они выдуманы. Не желаю! У меня до сих пор нет уверенности, что это Ал собственной персоной, а не какой-нибудь захвативший там власть мощный ментал, который морочит его людей, выдавая себя за Ала. И вообще: я ничего больше не хочу от этой жизни. Просто подожду, когда аллийский меч запросится к Фирэ, отдам ему реликвию — и со свободным сердцем уйду к тебе.

И Фирэ тяжело вздыхает…

Как вернулись год назад гонцы из страны Ин, так и потерял Учитель покой, узнав, что творится в тех краях. Не впервые слышал молодой человек подобные речи из уст приемного отца — и всегда они были адресованы невидимому собеседнику, который будто бы на чем-то настаивал, убеждал, давил… Что-то чудовищное изводило правителя Тау-Рэи.

Когда тепманорийские шпионы, изрядно посмуглевшие за несколько лет жизни под жарким солнцем Осата, появились перед советом, все так и бросились разглядывать снимки нового города — столицы Ин — и ее жителей. Вмиг из серьезных мужей советники обратились школьниками-интернатовцами, с упоением всматривавшимися в лица недавних однокашников. Узнавая сородичей, они оживленно галдели и обменивались впечатлениями, словно начисто позабыв, где они собрались и для каких целей. Только трое — Учитель, Тиамарто и наблюдатель-Фирэ, который много лет назад избрал себе именно эту роль в жизни — оставались нейтрально-безучастными.

— Как постарел, однако, Кронрэй!

— И что, он все такой же выпивоха?

— Нет, ни разу не видал его под мухой. Но что в себя он ушел — это точно. Шепчутся, будто оглох, но я-то видел, как он засовывает себе в уши пробки. Он чудак, большой оригинал. Только такой созидатель мог сотворить наш великий Храм в Эйсетти! Жаль, я не знал его прежде…

— А это Зейтори? Ну, Зейтори всё тот же!

— А это… да неужели тримагестр Солондан?!

— Он самый!

— Рехнуться можно — этот старикан всех нас переживет!

— А это что за мальчишка? Сынок Танрэй?! Сколько же лет прошло — он ведь совсем взрослый!

— Ему уж десятый год пошел, едва удалось заснять, уж больно прыгуч и подвижен малец!

— Сильно смахивает на твоих, Тиамарто, близнецов…

Тут не удержался даже духовный советник, склонился к карточке, заулыбался:

— Есть что-то, в самом деле…

— А вот и сама атме — все такая же красавица. Только отчего на всех снимках она такая грустная?!

— Кто знает. Работать ей приходится немало, вот и устает.

— Она все так же учит детей языку?

— И не только языку. Она всему учит, что знает сама. И то, что их народ еще не все позабыл об Оритане, — ее заслуга.

— А где же сам Ал?

— Его мы снимать не рискнули. Очень уж у него внушительная и бдительная охрана. Мы всех тайно снимали — не сносить бы нам головы, если бы у нас нашли камеры!

Учитель молча смотрел на них, не двигаясь в своем кресле. Так старый дед смотрит на кутерьму среди своих правнуков. Он даже взгляда не бросил ни на один из снимков людей, зато тщательно изучил каждое запечатленное здание, сверил его местоположение с данными аэрофотосъемки.

— Всё, достаточно, — сказал он в конце концов, останавливая гомон, троекратно усиленный эхом громадного полупустого зала. — А теперь вы изложите мне — как можно подробнее — какая там обстановка и чем дышит этот город. Как бишь он зовется?

— Тизэ. По названию саванны и пустыни, подбирающейся к тем краям. Этот город, фондаторе[34] Тсимаратау, дышит страхом. Когда я вошел туда в самый первый раз, то шкурой почувствовал эту атмосферу. Тизэ — город доносчиков, фондаторе. Все кляузничают на всех. Город распутных девок — и откуда только они там берутся, будто прямо медом им там намазано!

— Девки — это хорошо. Некоторые очень даже ничего, — хохотнул, забывшись или еще не окончательно выйдя из роли бродяги, второй шпион, но Учитель так глянул в его сторону, что тот поперхнулся и тотчас же умолк.

— Поначалу к нам там отнеслись пренебрежительно, и зря мы боялись лишнего внимания. Нищие у них, оказывается, появляются невесть откуда с удивительной регулярностью. Что само по себе странно: все населенные пункты очень удалены от Ин, а брести через саванну в одиночку — чистое безумие. Я скорее рискнул бы путешествовать через пустыню, там из всех гадов только змеи да скорпионы. Саванна же полна таких тварей, что мы не всех даже и видели в тех трансляциях о планете, которые в былые времена показывали на Оритане! Ну, в общем, пообвыкли мы немного в Тизэ, и стал я музыкой развлекать толпу на площадях…

— …а я напросился в ученики к Кронрэю, и вместе с ним мы начали сооружать огромную статую. В тех местах ветер дует так, что выветривает скалы и создает причудливые формы. Они словно заготовки для будущих изваяний! И вот одну такую мы использовали для образа Белого Зверя Пустыни — в память о великом Паскоме…

Тсимаратау вскинулся:

— В память?!

— Да, фондаторе! Господин Паском, чей мнимый облик отображал именно этого зверя, умер, к несчастью… Умер еще до того, как община Ала попала на Осат…

Правитель вяло обмахнул лицо ладонью, прикрылся рукой и прошептал куда-то в воротник:

— Всё это время я думал о вас, как о живом. Я не поверил тому сну… Мне так не хватает вас, Учитель…

Шпион-«музыкант» тем временем с гордостью продолжал:

— Я даже в тюрьму у них угодил, атме! Потому и убрался оттуда… Позволил себе спеть одну сатирическую песенку на мотив «Отныне будет все прекрасно», только с другими словами. А там такое под запретом! Донес один… с-слухач… ну и упекли меня на целых полгода. Чудом суда избежал — хорошо, камеру свою успел в тайник забросить, где вот он ее нашел и забрал, а то… у-у-у!.. Говорят, что если до суда дело доходит, преступнику уже не оправдаться, а не оправдаться, так и не жить. Но мне повезло: комендант по-тихому решил меня и еще с десяток пойманных бродяг высечь на заднем дворе казарм и выгнать из города с запретом под страхом смерти появляться там снова…