Евгений Лотош - Несомненная реальность

Олег вздохнул. Да, завтра собравшиеся здесь люди могут его возненавидеть. Уже скоро придется вводить еще более жесткое рационирование, а как снабжать зимой удаленные районы страны, остается загадкой даже и сейчас. Но проблемы можно оставить на завтра, равно как и раздумья на тему уроков, которые можно извлечь из происходящего с ним в том, другом, мире. А сейчас у него оставалось пять минут мира и тишины, чтобы насладиться последними солнечными лучами дня.

Проблемы… Куда же без них. Но дорогу осилит идущий, верно?

«Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка».

…Известия от первого разведывательного транспорта нанесли общинам очередной тяжелый удар. Если до его прибытия в колыбель человечества оставалась хоть какая-то надежда, то отчеты исследователей вбили в ее гроб последний гвоздь. Солнечная система оказалась мертва. Мертва окончательно и бесповоротно. Погибли не только люди и искины – не осталось вообще никакой биологической жизни. Более того, после первых недель исследования астронавты констатировали полный распад вообще всех материалов, содержащих соединения с углерод-водородными связями, и, в частности, любой органики. Погибли пластики, изготавливаемые из нефти, и книги в музеях, в старину произведенные из древесно-целлюлозной массы. Даже хитиновые оболочки дохлых пауков и тараканов рассыпались в прах от малейшего дуновения воздуха. Полностью разрушились компьютеры и носители информации, построенные с применением водород-керамических технологий, то есть девяносто пять процентов всех интеллектуальных устройств, хранящих базы знаний, и все без исключения носители искинов. И выл над Землей тоскливый ветер, наметающий барханы стерильного песка у подножия руин когда-то гордых небоскребов…

Самой страшной казалась внезапность Катастрофы. Ничто не свидетельствовало о том, что хоть кто-то пытался защищаться от надвигающейся опасности. Повсюду – на космических станциях, внутрисистемных челноках, в домах на Земле и прочих планетах – обнаруживались следы обычной мирной жизни. В кафетериях орбиталов и в ресторанах под открытым небом на столах располагались подносы с окаменевшей едой, жилые и производственные помещения заполняли останки мертвых людей в естественных позах, и мумифицированные трупы любовников сплетались в кроватях в вечном экстазе. И везде, везде, даже в сверхзащищенных бункерах дальних исследовательских баз, наблюдалась одна и та же картина безнадежной тотальной гибели.

В течение первого месяца после поступления отчетов не менее двух тысяч человек покончили жизнь самоубийством. Точное количество установить так и не удалось – ни по горячим следам, ни в ходе ретроспективных демографических исследований. К тому моменту люди, уже поголовно сменившие биологические тела на кибернетические, были мало привязаны к станциям, где за ними могли наблюдать искусственные интеллекты систем жизнеобеспечения. Многие просто отключали телеметрию и терялись в мертвом вакууме и на поверхности недружественных планет. Подавляющее большинство не только отключало телеметрию, но и стирало свою психоматрицу. Однако с течением времени несколько десятков предположительно умерших восстановили контакт и вернулись в общество, и в то же время несколько сотен взамен них ушли в отшельничество. Подобного рода неопределенность сохранялась в течение многих лет, так что самая точная цифра прервавших свое существование, которую удалось вычислить, составила тысячу восемьсот восемьдесят два человека… плюс-минус пара десятков.

Эпидемия самоубийств нанесла общинам гораздо более тяжелый удар, чем могло бы показаться на первый взгляд. Три четверти ушедших принадлежали к первому и второму поколению обитателей внеземных станций – цвету научно-технического сообщества. Большинству из них исполнилось полторы, а самым старым и под две сотни лет – не считая времени, проведенного в анабиозе по пути на базы. Они просто устали жить, как стали говорить позже, и утрата последних, пусть даже самых смутных, надежд и иллюзий стала соломинкой, которая сломала спину верблюду. В то же время среди тех, кто принадлежал к третьему поколению, самоубийств случилось не так много. Для большинства из них Земля так и осталась далекой несбыточной сказкой, известной только по немногим записям и текстам. Глубоко ушедшие в виртуальность, они восприняли известия с изрядной долей равнодушия.

Среди тех, кто нашел в себе силы жить – точнее, существовать, как с горькой улыбкой шутили в то время – ученых первого поколения остались единицы. На внешние исследовательские станции обычно отправлялся цвет научного мира, достаточно увлеченный своими изысканиями, чтобы проигнорировать опасности межзвездных путешествий, и достаточно асоциальный, чтобы не огорчиться потерей контакта с родными и близкими. Однако их дети и внуки, не подвергавшиеся жесткому отбору, блистали способностями не более, чем аналогичные по размерам группы случайно отобранных индивидов на Земле. Среди них тоже попадались яркие личности и выдающиеся умы, но они не делали погоду в целом. Процентное соотношение «субстрата» в общей человеческой массе поднялось до отметки, пугающей даже обычно бесстрастных искинов.

Из-за потери большого количества ученых первых поколений продвижение общин по пути познания серьезно замедлилось, а в некоторых направлениях прекратилось вовсе. К счастью, лаборатория вихревых полей на «Эдельвейсе», основанная в свое время Ройко Джонсоном, почти не понесла потерь. Коллектив лаборатории, переживший смерть отца-основателя, всерьез сосредоточился на психологическом тренинге, призванном не допустить бессмысленной гибели своих членов. Ученые полагали, что дальнейшее выживание человечества зависит от них (и, как показало время, они не ошибались), так что сочли недопустимым позволять эмоциям влиять на свою работу…

10 октября 1905 г. Санкт-Петербург. Особняк графа Витте

Олег постучал в тяжелую дубовую дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, решительно толкнул ее. В осеннем полумраке кабинета, разгоняемом только парой тусклых электрических лампочек в хрустальной люстре, он не сразу разглядел сидящего за массивным ореховым бюро хозяина.

— Входите!.. — произнес Витте, поворачивая голову к двери. — А, это вы, господин Кислицын. Доброе утро. Разве доктор не приказал вам лежать в постели?

— Спасибо, Сергей Юльевич, но я уже два дня в постели, — Олег прикрыл за собой дверь и подошел к бюро. — Однако если вы предложите мне присесть, я не откажусь.