Айзек Азимов - Конец вечности
Инсигна легонько качнула головой.
— Хотелось бы ошибиться, лучше бы Питт и Д’Обиссон были вне подозрений.
— Я тоже так думаю, но предпочитаю верить Марлене. Она говорила, что заметила в Рене радость. Может быть, это чувство и вправду относилось к открывшейся научной возможности, но всё-таки я доверяю Марлене.
— Да, Д’Обиссон уверяла, что такой случай мог бы обрадовать её как профессионала, — сказала Инсигна. — Могу поверить, в конце концов, я и сама ученая.
— Конечно же, — ответил Генарр. Его добродушное лицо озарилось улыбкой. — Ты решилась оставить Солнечную систему, чтобы лететь неведомо куда за световые годы, к новым астрономическим знаниям, прекрасно понимая, что этим, возможно, обрекаешь на смерть обитателей Ротора…
— Мне казалось, что шансы на неудачный исход невелики.
— Настолько невелики, чтобы рискнуть годовалой девчонкой? Ты ведь могла оставить её с домоседом мужем, в безопасности — но тогда с ней пришлось бы расстаться навсегда. И ты рискнула её жизнью, даже не ради блага Ротора, просто для собственного спокойствия.
— Прекрати, Сивер! — приказала Инсигна. — Это жестоко.
— Я просто хочу доказать тебе, что на всё можно смотреть с разных точек зрения — стоит лишь слегка задуматься. Да, Д’Обиссон находит профессиональное удовольствие в изучении заболеваний, но вот Марлена решила, что врач не хочет ей добра, и я доверяю её словам.
— Тогда можно не сомневаться, — сказала Инсигна, презрительно скривив губы, — что она постарается снова выставить Марлену на поверхность Эритро.
— Предполагаю, что так и будет, однако она осторожна и настаивает, чтобы я отдал приказ, и лучше в письменном виде. Хочет подстраховаться на случай неудачи. Мысль, достойная Питта. Вот кто истинная зараза — наш общий друг.
— В таком случае, Сивер, тебе нельзя больше выпускать Марлену. Зачем нам помогать Питту?
— Напротив, Эугения. Всё не так просто. Мы должны будем посылать её.
— Что?
— У нас нет выбора, Эугения. А ей ничего не грозит. Видишь ли, теперь я считаю, что ты была права и на планете действительно скрывается какая-то жизненная форма, способная воздействовать на нас. Ты же сама знаешь, что и со мной произошёл странный приступ, и с тобой, и с часовым тоже было такое — именно тогда, когда мы возражали Марлене. Я сам видел, как это случилось с Рене. Едва она попробовала настоять на своем, ей сразу же стало плохо. Но стоило мне успокоить Марлену, как Рене тут же полегчало.
— Ну вот, Сивер, всё стало ясно. Если это нечто на планете хочет нам зла…
— Погоди-ка, Эугения. Я не говорил этого. Даже если причины лихоманки кроются в воздействии этой местной жизни, теперь болезнь прекратилась. Ты скажешь: это потому, что мы решили держаться под Куполом и, если бы нам действительно желали зла, мы погибли бы. Однако налицо цивилизованный компромисс: нам позволили поселиться здесь.
— Сомневаюсь, что действия совершенно чуждой нам жизни можно рассматривать с позиций её намерений и эмоций. На самом деле истинная суть её мыслей может выходить за пределы нашего понимания.
— Согласен, Эугения, но она же не причиняет Марлене вреда. Напротив, словно защищает, делает так, чтобы мы не мешали.
— Но если так, — проговорила Инсигна, — почему же она испугалась, почему с криком бросилась к Куполу? Я не верю ни единому её слову; ни тому, что она занервничала от тишины, ни тому, что шумом пыталась нарушить её…
— Да, в это поверить сложно. Она запаниковала, потом успокоилась. Спасатели застали её в полном спокойствии. Могу предположить, что эта загадочная жизненная форма чем-то испугала Марлену — наверное, в наших эмоциях она разбирается не больше, чем мы в её собственных, — но потом заметила, что натворила, и постаралась успокоить девочку. По-моему, это удовлетворительное объяснение — в него укладываются все факты, заодно оно подтверждает гуманную природу местной жизни.
Инсигна нахмурилась.
— Трудно с тобой, Сивер, ты вечно во всём видишь только хорошее. Не могу я поверить этому объяснению.
— Верь не верь, всё равно нам с тобой нечего возразить Марлене. Пусть она делает что хочет, иначе все её противники будут валяться без сознания или корчиться от боли.
— Но какие существа могут обитать здесь?
— Не знаю, Эугения.
— Больше всего меня пугает другое — что нужно им от Марлены?
— Не знаю, Эугения. — Генарр качнул головой.
И они беспомощно посмотрели друг на друга.
Глава 32
ПОТЕРЯЛИСЬ
71
Крайл Фишер задумчиво смотрел на яркую звезду.
Но она была слишком яркой, чтобы на неё можно было смотреть, как обычно смотрят на что-то. Он бросал на неё быстрый взгляд, а потом разглядывал запечатлевшееся на сетчатке изображение. Тесса Уэндел всё время напоминала ему, что он может получить ожог сетчатки. Но, убедившись, что слова бесполезны, приказала затемнить иллюминатор. Звезда потускнела, а остальные звёзды почти исчезли, превратившись в еле заметные мерцающие точки.
Этой яркой звездой, конечно же, было Солнце.
Оно было невероятно далеко, человеческий глаз ещё не видел его на таком расстоянии — если не считать роториан. Солнце находилось теперь в два раза дальше от корабля, чем от самой крайней точки орбиты Плутона, и его диск уже не был виден. Но, став звездой, Солнце всё-таки светило в сто раз ярче, чем полная Луна в небе Земли, только теперь его яркость сконденсировалась в точку. Поэтому нетрудно было сообразить, зачем нужны светофильтры.
Все изменилось. Обычно человеку и в голову не приходит удивиться Солнцу. Оно такое яркое, что его просто не с чем сравнивать. Той малой доли его света, что рассеивается в атмосфере, хватает, чтобы затмить на небе все звёзды. И даже те звёзды, которые не меркнут рядом с Солнцем, всё равно не могут с ним сравниться.
Но здесь, в глубоком космосе, свет Солнца казался ослабевшим настолько, что подобное сравнение вот-вот станет возможным. Уэндел говорила, что в этой точке яркость Солнца в сто шестьдесят раз больше, чем у Сириуса, самого яркого после Солнца объекта на небе Земли. И миллионов в двадцать раз ярче тех звезд, которые ещё можно было видеть невооруженным глазом. Поэтому здесь Солнце выглядело совсем не таким, как в земном небе.
Кроме разглядывания звездного неба, Фишеру оказалось нечем заняться. «Сверхсветовой» дрейфовал в пространстве с обычной для ракеты скоростью.
На такой скорости до Звезды-Соседки им лететь тридцать пять тысяч лет — если только корабль летит в нужную сторону. Но оказалось, что это не так.
Вот почему уже два дня Уэндел не находила себе места от отчаяния. До сих пор причин для беспокойства не было. Перед входом в гиперпространство Фишер напрягся, ожидая боли, неприятных ощущений. Но ничего не было. Корабль мгновенно вошёл в него и тут же вышел обратно. Только картина звездного неба вдруг разом изменилась.
Крайл ощутил какое-то двойное чувство. С одной стороны, он был жив, а с другой — если что-то произойдёт, то смерть придёт так быстро, что он не успеет этого осознать. Умрет, ничего не ощутив.
Это чувство так поглотило его, что он даже не обратил внимания на тревожный возглас, с которым Тесса Уэндел бросилась в машинный зал.
Вернулась она какая-то растрепанная — нет, её прическа была в порядке, однако при взгляде на неё возникала такая мысль. Она взглянула на Фишера круглыми глазами, словно не узнавая, и сказала:
— А созвездия не должны были измениться.
— Неужели?
— Мы ведь ещё недалеко отлетели. Не должны были отлететь далеко. Один миллисветогод с третью. Этого мало, чтобы очертания созвездий изменились для невооруженного глаза. Правда, — она судорожно вздохнула, — всё не так уж и плохо. Я боялась, что мы промахнулись на несколько тысяч световых лет.
— Тесса, разве это возможно?
— Конечно, возможно. Вот и приходится контролировать движение в гиперпространстве, потому что для него тысяча световых лет что один год.
— Значит, мы спокойно можем…
Уэндел знала, что скажет Фишер.
— Нет, вернуться не так просто. Если нас подвело управление, каждый новый этап путешествия будет заканчиваться неизвестно где, в какой-то случайной точке, и мы никогда не вернёмся назад.
Фишер нахмурился. Эйфория, охватившая его оттого, что он побывал в гиперпространстве и благополучно вернулся, исчезла.
— Но во время экспериментов вы же благополучно возвращали объекты?
— Они были не такими массивными, и мы перебрасывали их не так далеко. Впрочем, пока всё не так уж плохо. Мы прошли столько, сколько планировали. Расположение звезд такое, каким должно быть.
— Как это? Ведь оно изменилось. Я сам видел.
— Изменилась ориентация корабля. Его нос отклонился почти на двадцать восемь градусов. То есть мы летели по кривой, а не по прямой.
