Филип Фармер - ФАТА-МОРГАНА 3 (фантастические рассказы и повести)

ЛУННАЯ МОЛЬ

(Перевод с англ. И.Невструева)

Джонку строили по самым строгим канонам сиренского мастерства, то есть настолько близко к абсолютному совершенству, насколько это может заметить человеческий глаз. Доски цвета темного воска соединялись пластиковыми заклепками, заделанными вровень с поверхностью и гладко отполированными. Что же касается стиля, то джонка была массивной, собранной из больших бревен и устойчивой как континент, однако силуэт ее нельзя было назвать тяжеловесным или бесформенным. Нос выгибался как лебединая грудь, форштевень высоко поднимался, изгибаясь затем вперед и поддерживая железный фонарь. Двери сделали из кусков темно-зеленого с прожилками дерева, окна состояли из множества сегментов: в переплет вставляли квадратные пластины слюды, окрашенные в розовый, голубой, бледно-зеленый и фиолетовый цвета. На носу размещались прислуга и невольники, а посредине — две спальные каюты, столовая и салон с выходом на кормовой наблюдательный мостик.

Так выглядела джонка Эдвера Тиссела, но факт обладания ею не вызывал у него ни удовлетворения, ни гордости. Прекрасный некогда корабль находился теперь в плачевном состоянии. Ковры вытерлись, резные ширмы выщербились, а железный фонарь на носу проржавел и перекосился. Семьдесят лет назад первый хозяин, принимая только что построенную джонку, выразил мастеру свое восхищение и сам получил от этого немалые выгоды, поскольку сделка (сам процесс был больше, чем просто сдача-приемка объекта) увеличивала престиж и того и другого. Однако те времена давно миновали, и теперь джонка не повышала ничьего престижа. Эдвер Тиссел, находившийся на Сирене всего три месяца, прекрасно видел этот недостаток, но ничего не мог сделать: другой джонки ему достать не удалось. Сейчас он сидел на кормовой палубе, практикуясь в игре на ганге, инструменте, напоминавшем цитру, размером чуть больше его руки. Метрах в ста от него волны омывали полосу белого пляжа, за которым росли джунгли, а на фоне неба рисовался контур изрезанных черных гор. Белый, приглушенный свет Мирэйл продирался сквозь завесу из паутины, а поверхность океана колыхалась и сверкала оттенками перламутра. Зрелище это было для Тиссела таким же знакомым, хоть и не таким скучным, как ганга, на которой он играл по два часа ежедневно, бренча сиренские гаммы и аккорды и проигрывая простые фразы. Он отложил гангу и взял зашинко, небольшой резонансный ящичек с клавишами, которые нажимали правой рукой. Нажатие на клавиши проталкивало воздух через находящиеся внутри свистульки, извлекая звуки как при игре на гармонике. Тиссел пробежал с дюжину быстрых гамм, сделав при этом не слишком много ошибок. Из шести инструментов, которыми он решил овладеть, зашинко оказался самым послушным (разумеется, за исключением химеркина — клекочущей и стучащей конструкции из дерева и камня, используемой только для общения с невольниками).

Тиссел тренировался еще минут десять, после чего отложил зашинко и стиснул ноющие пальцы. Со времени прибытия на Сирену каждую свободную минуту он посвящал игре на местных музыкальных инструментах: химеркине, ганге, зашинко, киве, страпане и гомапарде. Он разучивал гаммы в девятнадцати тональностях и четырех диапазонах; неисчислимые аккорды и интервалы, никогда не существовавшие на Объединенных Планетах. Он тренировался с мрачной решимостью, в которой давно растворился его прежний взгляд на музыку как на источник удовольствия. Глядя сейчас на инструменты, Тиссел боролся с искушением выбросить все шесть в воды Титаника.

Он встал, прошел через салон и столовую, потом по коридору мимо кухни и вышел на носовую палубу. Перегнувшись через поручень, заглянул в подводную загородку, где двое невольников, Тоби и Рекс, надевали упряжь тягловым рыбам, готовясь к еженедельной поездке в Фан, город в двенадцати километрах к северу. Самая молодая рыба, веселая или злобная, то и дело ныряла, пытаясь увернуться. Она высунула обтекаемую голову на поверхность океана, и Тиссел, глядя на ее морду, почувствовал странное беспокойство: на рыбе не было маски!

Он сконфуженно рассмеялся, коснувшись пальцами своей собственной маски — Лунной Моли. Что и говорить, он уже акклиматизируется на Сирене! Пройден важный этап, если его шокировала голая морда рыбы!

Наконец упряжка была сформирована. Тоби и Рекс вскарабкались на палубу; их красноватые тела сверкали от воды, а черные полотняные маски липли к лицам. Не обращая внимания на Тиссела, невольники открыли загородку и подняли якорь. Рыбы напряглись, упряжь натянулась, и джонка двинулась на север.

Вернувшись на кормовую палубу, Тиссел взял страпан круглую резонансную коробку диаметром двадцать сантиметров. От центральной ступицы к периметру коробки были натянуты сорок шесть струн, соединявшихся с колокольчиками или молоточками. Когда струны дергали, колокольчики звонили, а молоточки ударяли по железным палочкам, а когда по ним били, страпан издавал резкие, звякающие звуки. Когда на инструменте играл виртуоз, приятные диссонансы создавали эффект, полный экспрессии, а под неопытной рукой результат бывал менее удачен и мог даже напоминать случайные звуки. Тиссел играл хуже всего именно на страпане, поэтому тренировался все время поездки на север.

Через некоторое время джонка приблизилась к плавучему городу. Рыб привязали, а джонку пришвартовали в надлежащем месте. Зеваки, стоявшие вдоль пристани, согласно сиренскому обычаю оценили все аспекты джонки, невольников и самого Тиссела. Он не привык еще к такому внимательному осмотру, и взгляды их весьма его беспокоили, особенно из-за неподвижных масок. Машинально поправляя свою Лунную Моль, он перешел по трапу на пристань.

Какой-то невольник, сидевший до сих пор на корточках, выпрямился, коснулся пальцами черной повязки на лбу и пропел вопросительную фразу из трех тонов:

— Скрывается ли под маской Лунной Моли обличье сэра Эдвера Тиссела?

Тиссел ударил по химеркину, висящему у пояса, и спел:

— Я сэр Тиссел.

— Мне оказали честь, доверив мне задачу, — пел дальше невольник. — Три дня от рассвета до заката я ждал на набережной, три дня от рассвета до заката жался я на плоту ниже пристани, вслушиваясь в шаги Людей Ночи. И наконец глаза мои узрели маску сэра Тиссела.

Тиссел извлек из химеркина нетерпеливый клекот:

— В чем суть твоего задания?

— Я принес послание, сэр Тиссел. Оно адресовано тебе.

Тиссел вытянул левую руку, одновременно играя правой на химеркине.

— Дай мне это послание.

— Уже даю, сэр Тиссел.

На конверте виднелась крупная надпись: