Сергей Лукьяненко - Веер (Сборник)

— Это все не главное. Главное, это жить. Ты парень молодой, думаешь, у тебя впереди вечность. А главное все-таки жить. Живой осел важнее дохлого льва.

Я молчал. Кешью возился на заднем сиденье.

Если я умру, как тяжело ему будет.

Не говорю уж, как плохо будет родителям.

А у Коти — только Иллан, да и то… он подруг всегда менял как перчатки.

22

Говорят, что от судьбы не уйдешь.

Правда, некоторые считают, что человек — сам творец своей судьбы.

А вот я думаю, что все они правы.

Человек — это и есть судьба. Всегда есть то, что ты можешь изменить. То, через что способен перешагнуть. А есть и то, что никогда не совершишь. На что не способен. Хоть о стену головой бейся.

Я читал несколько книжек, где авторы доказывают, будто человек способен на все. Помести его в соответствующую обстановку — так он будет и говно жрать, и горла грызть. Некоторые очень убедительно это доказывают. Только мне все равно кажется, что такие книжки доказывают лишь одно: именно этот человек готов и жрать, и рвать. Иначе все неправильно. Иначе все зря.

Поэтому я всегда любил плохие книжки. Те, в которых говорится, что человек даже лучше, чем он сам о себе думает.

Я сидел на кухне, курил, пил кофе чашку за чашкой. Вредно для сердца, наверное. Но чего мне бояться, пока я в процессе выбора? И уж тем более когда стану функционалом-куратором.

Ну а если не стану — то мне уже никогда не придется заботиться о здоровье.

Телефон лежал передо мной на столе. Кешью, потеревшись некоторое время на кухне, понял, что полуночная закуска ему не светит, и ушел спать на мою кровать, подальше от света и курева.

Если у тебя под окнами чадит завод, то можно переехать туда, где нет заводов. Или добиться, чтобы завод закрыли.

Но если отрава разлита в воздухе, если ни в горах, ни на острове посреди океана от нее не спрячешься? Если ее выделяет все вокруг? Если она всех устраивает, как галлюциногенный воздух Нирваны несчастных ссыльных?

Тогда что остается?

Прекратить дышать.

Или притерпеться.

Наверное, я сейчас и впрямь силен. Если уж сумел одной пулей уложить не-ангела, древнего и сильного функционала. Если отвесил плюху почтальону, если не обратил внимание на потуги полицейского. Да еще и весь наш мир зависит от моего благополучия, так что уничтожать меня рискованно.

Наверное, я справлюсь с Котей.

И займу его теплое местечко. Буду захаживать на Тибет, как к себе на кухню. Прыгать из мира в мир, путешествовать, отдыхать. Работа-то непыльная. Так, перекинул распоряжение от одних функционалов другим, и можно дальше бездельничать. Займусь каким-нибудь коллекционированием. Начну писать детективы или философские трактаты.

Заскучаю — отправлюсь на родину функционалов, на Землю-шестнадцать. Интересно, почему они все-таки дали ей номер, да еще и такой странный? Для маскировки от слишком любопытных таможенников? Или в порядке миров веера есть какая-то непонятная мне гармония? Возможно…

Вулканические пустыни меня мало интересуют, а вот музей с его крылатым хранителем — дело интересное.

А уж все на свете наскучит — напрошусь в Аркан. Буду менять другие миры. Вдруг получится сделать лучший? Такой, где никому не нужны будут функционалы. Где все будет хорошо.

В конце концов, другого выхода нет.

Я смотрел на телефон и твердо знал, что Котя тоже сейчас не спит. Ждет моего звонка. Надо достать бережно сохраненную бумажку и набрать длинный номер спутникового телефона…

Телефон звякнул.

Я схватил трубку, нажал «прием». Медленно поднес к уху.

— Алло! Не разбудил тебя?

— Нет, — ответил я. — Сижу, кофеем балуюсь.

— Мне тоже не спится, — утешил меня Котя. — Сижу, дурью страдаю. Сочиняю стихи.

— Лирические или торжественные?

— Сатирические. Про то, как старику-ветерану Василию Теркину прислали повестку в армию. Вот слушай… «Развернул. Читает громко Несгибаемый солдат: „Прибыть вам, Василий Теркин, Завтра в райвоенкомат!“ Отложил бумагу Теркин, Посмотрел из-под очков. — Что же с Родиной случилось, Раз зовете старичков? Мнется лейтенант безусый, Покрасневший от стыда: — Видно, злая опечатка Затесалася сюда. Вам по ведомостям нашим Восемнадцать стукнет лет… Рассмеялся Вася Теркин, Мой любимый древний дед: — Эх, мальчишки, эх, дурите, Ваш компьютер оплошал. Сто добавить не хотите? Лейтенантик задрожал».

— Смешно, — сказал я. — Поздравляю с открытием новой развлекухи. Чего звонишь-то?

— Ну а чего бы и не позвонить? Кому мне еще звонить? Иллан будить, так она юмора не оценит, не слыхала она ни про какого Василия Теркина… — Он замолчал. Потом деловито спросил: — Ну, ты выбрал? Чего тянуть-то?

— Это тебе «чего тянуть». А я еще молодой, мне каждый день в радость.

— Да, это я не подумал, — согласился Котя. — Но все равно как на иголках тут сижу…

— Тут — это в твоей Шамбале? Хорошо слышно, только чуть задержка…

— Ага. Хочешь — заходи. Объявим временное перемирие.

Я посмотрел в окно. Светало.

— Нет, ты прав. Нечего тянуть резину. Давай так… сегодня в полдень. Только место какое-нибудь такое, непафосное…

— Давай. Городская свалка устроит?

— Все остришь… Давай за городом, по дороге на Медвежьи озера, где в прошлом году Виталькин день рождения отмечали.

— Ну это совсем уж скучно, в грязном чистом поле, как два богатыря… Там сейчас все раскисло и сплошные колдобины. Давай у тебя во дворе, где закрытый детский садик. Там маленький внутренний дворик, со стороны никто не увидит.

— Там же вечно алкаши квасят.

— Почему алкаши, мы тоже с тобой там квасили. Будет кто мешать — на пинках выгоним. Что нам, кабанам?

Я посмотрел в окно. Закрытый лет пять назад детский сад — трехэтажное здание в форме квадрата. Наверное, чтобы малышам было где гулять, если сильный ветер.

— Неудобно как-то, — сказал я. — Говорят, рождаемость сейчас повысилась, его ремонтировать хотят и снова запускать.

— Ну и что? Кто останется, тот приберет за собой. Опять же, тебе близко.

— Давай, — согласился я. — Это и впрямь не пафосное место.

— Тогда выбирай оружие.

Я подумал, рассеянно оглядывая кухню.

— Давай на ножах.

— Ты на кухне сидишь, что ли?

— Ага.

— Кирилл, — осторожно сказал Котя. — Это не лучший выбор. Ты нож-то в руках давно держал?

— Недавно. Две недели назад на этой кухне акушерку Наталью им тыкал.

— Да, извини. Но я хочу предупредить, мне доводилось…

— Я догадываюсь.

— Тебе принести?

— Нож? Спасибо, у меня есть.