Сергей Лукьяненко - Веер (Сборник)

Подойдя к почтовому ящику, я поддел дверцу и открыл ее без ключа. Достал свежий номер «Комсомолки» — отец упрямо выписывал газету домой, а не покупал в киосках, как все нормальные люди, рекламный проспект супермаркета «Грошик» и листок с предложением подключить интернет от «Корбины-телеком» по льготным условиям. Я поискал глазами картонный ящик, который обычно стоял тут для всякого мусора, но его не нашлось. Пришлось рекламу засунуть в карман. Вызвав тот лифт, что работал, я поднялся на восьмой этаж. Постоял у дверей, прислушиваясь. Потом позвонил.

Заливисто залаял Кешью, отрабатывая свою функцию.

Щелкнули замки. У замков простая работа. Всунули ключ, проверили, тот ли, повернулся… Так бы и людям — по-простому.

— Кирилл? — Отец стоял в дверях в одних семейных трусах и майке. — Что ж ты без звонка? Заходи, сына…

Кешью клубком выкатился на лестницу, запрыгал у ног. Я подхватил его и вошел.

— Принарядился, я вижу. — Отец внимательно осмотрел меня. — В Хохляндии, что ли, джинсы купил?

— Ага, там дешевле оказались, — согласился я, стаскивая с ног ботинки. Язык Кешью ходил по моему лицу, время от времени пес недовольно фыркал.

Отец картинно принюхался:

— Ты пил, что ли?

— Чуть-чуть. В поезде.

Вышла мать в халате. Тут же высказала:

— Да на тебе лица нет. Похудел. Есть будешь?

— Я поел. — Я так и стоял, задумчиво глядя на родителей. — Я пойду, наверное. Я за Кешью зашел. Денег немного одолжите на такси. А то я поменять не успел, а обменники закрыты.

— Ты что, Кир, и чая не выпьешь? — возмутилась мать. — Может, у нас ляжешь? От тебя водкой несет.

— Да я нормально, мам, — запротестовал я. — Ну чай выпью, да. Только быстро.

Мать пошла на кухню, недовольно ворча вполголоса. Отец внимательно разглядывал меня.

— Как-то изменился, Кирилл.

— Что-то не так?

— Будто повзрослел.

— Папа, куда уж больше, мне не десять лет! Может, постарел?

— У тебя глаза стали серьезными. — Отец вздохнул, забрал из моих рук газету. — Пошли пить чай. Заходишь раз в три дня…

— В три дня? — тупо спросил я.

— Ну ты когда в свой Харьков-то поехал? Три… нет, четыре дня. Тем более. Мать знаешь как скучает…

— Четыре дня, — задумчиво сказал я. — В поездках… время по-другому идет. Мне казалось, я очень давно вас не видел…

Чай был вкусный, свежий. Мать никогда не заваривает пакетики, только в чайнике. Говорит, что от пакетиков пахнет бумагой… Я послушно пил чай, ел какой-то приторный тортик. Кешью улегся у ног, сунул нос в мои носки, недовольно чихнул, но все-таки свой пост не покинул.

— У тебя подруга, что ли, в Харькове завелась? — мимоходом полюбопытствовал отец. Этот вопрос они явно обсуждали, когда я ни с того ни с сего (в их понимании) сорвался из Москвы, сбросив на них собаку.

— Да нет, не подруга, скорее боевой товарищ. — Я усмехнулся.

Мать, до тех пор бдительно следившая за мной — не слишком ли сильно я подшофе, не уложить ли меня в гостиной на диване, — встрепенулась:

— Что еще за «боевой товарищ»? Ты что, связался с какими-то неформальными организациями?

Я поперхнулся чаем.

В некотором смысле мать попала в самую точку.

— Да нет, мам. Это так, фигура речи…

— Не дергай ты его, — сказал отец. — Сын у нас не дурак, стадным инстинктом не страдает. Захочет — расскажет. Дело молодое.

Я допил чай, встал. Жалобно попросил:

— Ну так как? Дадите на такси?

— Дадим, — сказал отец. — А то оставайся? У меня коньячок есть, выпьем еще по рюмочке…

— Данила! — В голосе мамы прорезался металл. — Это еще что за полуночный алкоголизм?

— Я как врач утверждаю, от рюмки коньяка перед сном…

— Он уже свою рюмку выпил! Кирилл, я сейчас деньги принесу. Может, проводить тебя? Или вызвать такси?

— Мам, ну со мной же Кешью, кто нападет на человека с таким свирепым охранником! — взмолился я. — А вызывать… ну их, я на улице поймаю, в два раза дешевле доеду…

Как ни странно, но ссылка на Кешью их успокоила. Хотя, конечно, главным способом защиты хозяина у Кешью было бы зализывание врага до смерти.

На улицу я вышел в своей старой куртке, которую разыскала мать, сообразив, что я «в одной ветровочке». Еще и пришлось выслушать лекцию о том, как легко потерять здоровье и как важно его беречь. На мой взгляд, куртка Дитриша вполне бы сгодилась добежать до дороги и поймать тачку, но я спорить не стал.

Кешью, сообразив, что мы идем домой, радостно рвался с поводка. Я стоял в круге света от фонаря и держал поднятую руку. Мне что-то не везло, машины проносились мимо, никто не хотел подзаработать.

Наконец, взвизгнув тормозами, остановился потрепанный «жигуль». Я приоткрыл дверцу — и расхохотался.

— О, постоянный клиент! — весело сказал водитель-кавказец. — Садись!

— Я с собакой, ничего?

— Ничего, собака тоже человек. Садись.

Я сел в уютное прокуренное тепло, впустив Кешью на заднее сиденье и строго велев лежать.

— Там тряпка валяется, лапы ему оботри, — сказал водитель. — Хорошая собака. Породистая?

— Ага…

Перегнувшись назад, я вытирал Кешью лапы. Машина уже ехала.

— Тебе в Медведково, да? Как ты, проблемы свои решил? Помню, ты по всему городу мотался, беда какая-то случилась, да?

— Было дело, — согласился я. — Да и не решил ничего, если честно. Так, решаю…

— Всех проблем не решить, — философски сказал водитель.

Я достал сигаретную пачку. На дне болталось две папиросы.

— Будете? — спросил я. — Табак простой, но издалека привезенный. У нас не достать.

— Угости, если не жалко.

Кешью сзади чихнул, высказываясь и о курении вообще, и о курении папирос в машине.

— Хороший табак, — вежливо сказал водитель. — Крепкий.

— Да, пожалуй, это можно сказать, не кривя душой… — согласился я. — Как у вас дела-то идут?

— Резину поменял, — похвастался водитель. — Хотел зимнюю ставить, а потом решил универсальную. Зимы-то сейчас какие, теплые зимы… Кручу баранку, вот и все дела.

— Такова функция, — задумчиво сказал я.

— Э, разве это моя функция? Думаешь, если человек с Кавказа, он или на рынке торгует, или руль крутит? Я инженер-гидромелиоратор. Успел институт окончить. А так все сложилось… — Он помолчал. — Не я решил, поверь. За меня все решили большие толстые дяди. Что ж, буду руль крутить. Тоже работа.

— Тоже работа, — согласился я. — И раздавать приказы — тоже работа…

— Это все не главное. Главное, это жить. Ты парень молодой, думаешь, у тебя впереди вечность. А главное все-таки жить. Живой осел важнее дохлого льва.