Кирилл Берендеев - Предел приближения

А потом я пыталась создать его заново - заполнив пустоту в себе тем, что я когда-то хотела иметь. Но, увы, не тем, что было там прежде, до того, как частицу себя я отдала душе, взяв ее часть в себя. Я уже не могла прожить без возлюбленной моей души, с этой не восполняемой потерей мне было не выжить.

Тихий стук - туфля упала на ковер.

- Мне нужно было заполнить пустоту, мне нужна была замена. С фантомом возлюбленной моей души, с вакуумом внутри себя, я не смогла бы протянуть все это время. Как бы я не стремилась к этому - он неизбежно поглотил бы меня или прорвался наружу горячечным безумием. Мне нужна была замена, и мне повезло в поисках ее; хотя, наверное, то, что случилось, нельзя назвать везением. Скорее... - она замялась и не нашла нужных слов. - Это была Маша. Не знавшая наших отношений с ушедшей в никуда возлюбленной моей душой, она все же решилась и смогла заменить мне прежнюю мою привязанность и мою страсть. Почему - я не смогу ответить. Прежде она была простой наследницей, которую я не замечала в безумном своем стремлении к соединению с возлюбленной душой, - и оттого, наверное, нам было легче отыскать дорогу, приведшую друг к другу.

Конечно, это произошло не сразу, да я не рассчитывала на подобное. Только время, благотворное для Маши, но убивающее меня, сблизило, а затем и соединило нас. Она полюбила и этим стала для меня и памятью и болью, и надеждой и радостью. Тогда я была почти уверена, что так оно и случится, что нам предназначено быть вместе и что мы соединимся. Лишь сейчас я начинаю понимать, насколько призрачен, мал, ничтожен был случай, сведший нас, сблизивший настолько, что моя..., что Маша заговорила о любви ко мне. Это был такой мизер, говорить о котором всерьез было бы престранно. Счастливый случай, не более того, происшедший позапрошлым летом у меня на даче... я не расскажу о нем сейчас, не смогу. Пусть лучше сама Маша расскажет тебе о нем, если ты попросишь ее, и она будет в настроении рассказывать. Шанс быть вместе целиком исходил из того случая на даче, вроде бы незначительного, но имевшего исключительные последствия, и более всего - именно для нее, моей... для Маши.

Счастливый случай, - продолжила Талия, - так странно сейчас говорить об этом.

- Ты любишь ее? - решился спросить я. И замер, ожидая ответа и не сводя с обнаженной ступни взгляда, который так и не решился соединить с взглядом Талии.

Она неожиданно долго молчала, прежде чем отвечать мне.

- Я не могу без нее, - тихо сказала Талия. - Я говорила, - Маша, это моя память, моя боль, моя радость. Мое прошлое, оставшееся в настоящем, перенесенное в будущее. Разве может быть позволено мечтать о большем?

- И все же она... - я не договорил, но Талия неохотно кивнула и тотчас тряхнула волосами, будто мгновенно отгоняя навязчивые видения, возникшие в ее памяти при моих словах. Она не воспротивилась им, лишь сказала просто:

- Ты человек умеющей забывать; в этом твое малое счастье. Когда через год после последней нашей встречи мы снова увидимся с тобой, она, эта встреча, скажет тебе лишь то, что мы были знакомы, хорошо знакомы, но это в прошлом, а теперь знакомство наше, потеряв прежние связи, стало шапочным, ни к чему не обязывающим. Твое увлечение позабыто, стало одним из увлечений. И, если ты вспомнишь о нас, после нежданной встречи, то лишь как о чем-то давно прошедшем.

Я не осмелился возразить Талии. Просто слушал.

- В этом Маша очень похожа на тебя. Она, как и ты, всегда в поиске, в движении, пускай поиск этот мотивируется иначе и преследует иные цели. Я не могу воспрепятствовать им: та часть меня, что принадлежит ушедшей возлюбленной моей душе, не может отнять у нее это право на поиски, другая же часть, истинное мое "я", доставшееся с рождения и оставшееся в меньшинстве, в эти минуты и дни изнывает от сердечной боли. Но боль проходит, когда она возвращается, а Маша возвращается всегда и дарит мне вместо боли блаженство.

Я поднял глаза и, наконец, встретился с ней взглядом.

- Тогда, ответь, что же я для нее?

- Она сама ответит тебе, если ты решишься спросить, - и, видя, сколь резко изменилось мое лицо, добавила тихо: - Но, кажется, ты уже задавал этот вопрос.

Я нехотя кивнул в знак согласия.

- Я знаю тебя, - Талия положила ладонь мне на колено, повернувшись, она смотрела мне прямо в глаза, и этот взгляд жег, я не мог вытерпеть его долее нескольких мгновений и спешно, боязливо опустил глаза. - Мы говорили с тобой о многом, и поэтому я могу сказать, что знаю тебя. В той мере, чтобы просить. Одна услуга, всего одна, не для меня. Для нее. Небольшая, быть может, она поначалу причинит тебе боль, но эта боль будет короткой и быстро уйдет, оставив тебя таким, каков ты был до нее. Кольнет и исчезнет, и круги дней твоих будут столь же стремительны и столь же полны, как прежде.

Я понимал, чувствовал, что должен сейчас же, немедленно, еще до того, как Талия попросит меня, согласиться и дать слово, выполнить ее просьбу; но никак не решался перебить затянувшееся молчание. Талия видела, ощущала, как и я сам, мои колебания, ждала их разрешения, ждала, не сводя с меня своего проникающего взгляда, с которым я не мог, не имел сил встретиться.

И она победила. Снова. Я кивнул.

- Что бы то ни было, хорошо. Я согласен.

Она вздрогнула от сознания моей вымоленной сопричастности. И заторопилась с объяснениями; руку с моего колена она тотчас убрала, но я еще чувствовал это последнее ее прикосновение.

- Очень прошу тебя, не отказывай ей, пока она сама не оставит тебя. Не уходи первым. Дождись. Я знаю, это может быть больно, это больно наверное, но боль коротка, как укол, я говорила об этом, а покой, наступающей после такой короткой боли можно именовать счастьем.

Я закрыл глаза. И медленно кивнул. Подтверждая свою сопричастность.

Талия поблагодарила меня, излишне горячо, словно в эти минуты речь шла о ней самой. Неподдельным было ее облегчение, когда она, стоя в коридоре, снова и снова благодарила - как это не походило на прежнюю Талию, которую я узнал за прошедшие два дня! - и, высказав все, накопившееся в душе, прощалась со мной, не решаясь окончательно проститься. Прощалась так, словно покидала меня навсегда, словно корабль, стоявший по ту сторону двери уже подал прощальный гудок, и вот-вот собирался отчалить, ожидая лишь только одну, медлившую с расставанием пассажирку. И она, спеша, все никак не могла уйти и повторяла слова, значившие для нее невыразимо много... почти неосязаемые мною слова.

Слова слепой благодарности.

Так странно и так больно было мне слышать их.