Кирилл Берендеев - Предел приближения

- А она?

Маша посерьезнела еще больше. Отвернувшись, словно внезапно застеснявшись меня, она принялась быстро одеваться: пестрая маечка, плотные черные колготы с ластовицей.... Почти мгновенно полностью одетая, встала и повернулась ко мне.

- Ты не поймешь.

- Почему же? - я поднялся следом, медленно, словно придавливаемый к земле чужим знанием.

- Потому! - она продолжала изменяться, переменялась с каждым произносимым словом. И эти перемены попросту начинали пугать меня. Потому! Потому что я здесь, а она там. У себя. Одна. Потому что я с тобой. Потому что это она сама отпустила меня. На всю ночь, понимаешь, понимаешь? И потому еще, что я хочу вернуться к ней, хочу быть с ней. Ответь, разве тебе было нехорошо со мной? Нет? Так чего же еще тебе может быть надо?

Она остановилась посреди комнаты, словно внезапно потеряла ориентацию. Я подошел к ней; руку, положенную на плечо, она смахнула с хриплым выдохом.

- Маша, но ведь я... - слабым голосом пробормотал я, не окончив фразы.

- Ты думаешь, ты у меня первый? И далеко не последний, уверяю тебя.

- Зачем ты...

- Я женщина, и это моя слабость. Мне надо это, понимаешь, надо. Хотя, нет, не понимаешь, конечно, не поймешь... ведь я сама не понимаю.... Мне просто необходимо, чтобы кто-то, тот, кто мне нравится, ну, хоть немного, ну как ты, например, взял бы меня. Повалил на кровать, прижал к простыням, тяжестью пресек дыхание.... Сделал то, что предназначено природой. И ему, и мне предназначено, вот в чем мука-то! - эти слова она выкрикнула с каким-то страшным всхлипом, я вздрогнул, услышав его. - А после этого ни о чем больше не спрашивал, еще лучше - ушел бы совсем. Навсегда.

Но ведь это моя квартира, Маш...

Она осеклась.

- Да, ты не уйдешь. И я не вправе.... Господи, так хоть не спрашивай меня о том, что я сама боюсь спросить у себя. Не говори со мной об Але, вообще никак, сделай одолжение. Я очень люблю ее. Это главное. И это единственное, что ты обязан знать. И больше не спрашивай ни о чем. Остальное моё... мои проблемы.

Она замолчала. Осторожно - пальцы дрожали, - я поднял руку и вытер слезы, сбегавшие по ее щекам. Тихо произнес:

- Я понимаю тебя.

- Ничего ты не понимаешь, - возразила она, так же тихо. Совсем-совсем ничего.

Я прижал ее к себе. Она вздрогнула, но не отстранилась. Постепенно успокоилась, перестала всхлипывать и затихла.

- Ничего ты не понимаешь, - повторила она без прежней силы. - Да и незачем тебе. Это очень личное, только между нами. Между мной и ей. И все. Только между нами двумя, больше никто не может....

Маша замолчала. Надолго, я слышал, как часы отзвонили четверть, и продолжили неторопливо отсчитывать минуты. Тик-так, тик-так.

Неожиданно она спросила:

- Ты не обижаешься на меня?

Я покачал головой. Слезы снова навернулись ей на глаза. Но она сдержалась.

- Спасибо. Ты такой... хороший. Хотя и... Правда, очень хороший....

Не окончив фразы, Маша быстро поцеловала меня в щеку и побежала в прихожую. Хлопнула дверь, через мгновение негромко щелкнул замок другой двери. Коридор между двумя квартирами опустел.

А вечером меня посетила снова Талия. Она пришла примерно в тоже время, что и вчера. Наверное, я удивился бы, если бы не она позвонила в мою дверь.

Сев на прежнее место перед шкафом, который все так же покоился на полу, она недолго помолчала, оглядываясь, а затем сказала негромко:

- Ты что-то хотел сказать мне.

Да, наверное, как же иначе. Я подумал неожиданно, а чем занята в эти минуты Маша, одна в пустой квартире Талии. По каким-то неведомым, но интуитивно понятным причинам, они никак не могли сойтись у меня, предпочитая общение со мной наедине, и каждая при этом выбирала свой вид общения. И приходили в свое, строго определенное, верно, оговариваемое заранее, время.

Я кивнул и присел рядом с Талией. Она не отстранилась, но и не повернула головы, смотрела прямо перед собой, не отводя взгляда и ожидая моих слов.

- Я думал, что ты живешь одна, - медленно произнес я, этой фразой выразив все, перечувствованное за сегодня.

Талия покачала головой.

- Как и ты.... Видишь, я тоже не выношу одиночества. Это медленная тупая боль, сравнимая разве с зубной болью, постоянно ноющая и не дающая ни минуты покоя. Я предпочитаю уколы иной, сильной боли, чтобы после них почувствовать краткое наслаждение покоя. Ведь когда боль проходит, тебе кажется, что это навсегда - и, по-своему, это тоже счастье.

Я молчал, хотел ответить ей, но слова, кружившие в мозгу, не собирались во фразы, а построенные прежде не подходили для этого.

- Наверное, эта боль - колющая больно, но проходящая быстро и нужна для того, чтобы жить... - она помолчала. И закончила неожиданно: - Просто жить. Я тоже не верю в гармонию чувств, гармонию отношений, не верю в гармонию вообще, ибо она для меня - величина ненаблюдаемая. Зимой я дрожу от холода, летом изнываю от зноя, весной хандрю и болею от авитаминоза, осенью... - новая пауза, - Пожалуй, только осень, редкая осень приносит мне успокоение. Но, увы, лишь мне одной, Маша не любит осени.

Это неожиданное упоминание наперсницы Талии заставило меня вздрогнуть.

- Она легкая девочка, - продолжила Талия, - и потому душе ее требуется все яркое, сияющее, новое, все, охваченное восторгом; она боится листопада, ибо он напоминает ей о неизбежном, а все неизбежное для нее означает смерть. Наверное, ты и сам догадался об этом. Зиму она обычно хандрит, и на время каникул я вожу ее на юг, куда-нибудь далеко на юг, где тепло и зелено, где нет смены времен года, и все время лето, и поэтому кажется, будто смерть никогда не наступит. Возвращаясь, она часто болеет, укоряет себя, что не смогла запастись южным солнцем, напротив, растратила весь запас жизненных сил на жаркое лето чужих стран; вместе с ней болею и я, быть может, это служит ей хоть маленьким утешением. Но все равно, она не может жить без солнца...

Талия замолчала, задумчиво глядя на несобранный шкаф, лежащий на полу. И неожиданно спросила:

- Долго ты с ним возишься? - недоумевая, я посмотрел на нее. - Я имею в виду твои попытки самостоятельно собрать это вместилище одежды.

- Дня четыре, - я не понимал причин ее интереса. - Хотя должен был уложиться в вечер четверга. Еще до... - я не знал, как сказать, - до того, как мы с тобой...

- Ошибка в чертежах?

- Да нет. Скорее человеческий фактор. Я не технарь по натуре. А почему ты спрашиваешь?

Она не дала прямого ответа, казалось, Талия сама не знала, с чего вдруг задала этот вопрос.

- Так просто подумалось. Он вроде бы бессмыслен сейчас, занимает кучу места, мешается под ногами. Но ты с ним возишься, пытаешься соединить одну деталь с другой, приспособить их как-то вместе, неудачно, все меняешь и делаешь заново, - она замолчала. - В сущности, этому шкафу ты посвящаешь часть своей жизни, и если у тебя ничего не получится, то он, этот жизненный отрезок, будет напрасным.