Люциус Шепард - Красавица дочь добытчика чешуи

Горе и ярость наконец-то выплеснулись наружу, и она, издав пронзительный вопль, ринулась на филиев, ударила одного в живот, рассекла другому камзол на груди. Они повалились наземь, а остальные набросились на Кэтрин. Она обрушила клинок на голову третьему, расколов ему череп так легко, будто это была не голова, а дыня, увидела, как хлынула из раны кровь, успев заметить, что рассекла лицо врага почти надвое, но тут филии навалились на нее всей гурьбой, и она упала. Сопротивление было бесполезным, однако она продолжала отбиваться, сознавая, что, если перестанет, к ней возвратятся те прежние мучительные чувства, которые сильнее боли. Филии глупо таращились на нее, словно не понимали, почему она ведет себя так враждебно, и их бестолковость распалила ее еще сильнее. Уж смерть-то, казалось бы, должна была научить их чему-то, должна была заронить в их сердца - как и в ее собственное - стремление убивать! Коротко вскрикнув, она исхитрилась встать на колени и попыталась стряхнуть с себя тех филиев, что держали ее за руки. Она кусала их, царапалась, лягалась и пиналась. Что-то тяжелое ударило ее по затылку. Она обмякла, перед глазами все поплыло, зрение помутилось, и теперь она видела только сумрачный туннель, в конце которого блестели чьи-то водянистые зрачки. Они расширились, слились в один, который вдруг обрел кожистые крылья, раздвоенный язык и вздутое брюхо, где клокотал огонь. Он разинул пасть, чтобы проглотить ее и отнести домой.

5

Худо-бедно справиться с горем Кэтрин помог наркотик, а может быть, и не один. Джон начал опускаться уже вскоре после того, как они встретились, и, пожалуй, Кэтрин свыклась с тем, что много радости от него ждать не приходилось. Его смерть, разумеется, опечалила ее, но внешне это почти никак не проявилось, ибо она и без того постоянно в последнее время грустила. Однако с уходом Джона у нее заболела грудь, а руки и ноги словно налились непомерной тяжестью. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, она раз за разом увеличивала дозу брианина, грызла шарики, как конфетки, и влачила свои дни в одиночестве и тоске. Жизнь утратила для нее всякую ценность. Она поняла, что умрет здесь, в теле дракона, знала это наверняка и считала, что такая смерть назначена ей Гриаулем в наказание за попытку нарушить его волю.

Филии теперь относились к ней с подозрением и враждебностью, они сторонились ее и даже откровенно избегали. Лишившись общества их и Джона, Кэтрин находила единственное утешение в созерцании узоров на стенке драконьего сердца, а потому проводила возле него долгие часы, лежа в полости дни напролет в полубессознательном состоянии и следя прищуренными глазами за непрерывной игрой теней. По мере того как росло ее пристрастие к наркотику и она теряла вес и силу, у нее все лучше получалось истолковывать узоры, и, подолгу рассматривая напоминающий огромный колокол сердце дракона, она в конце концов поняла правоту Молдри, назвавшего дракона богом, ибо Гриауль был целым миром со своими собственными, в том числе и физическими законами. Но богом, которого она ненавидела. Ей хотелось излить свою ненависть, направить ее прямо в сердце дракона, разрушить его, однако она догадывалась, что Гриауль неуязвим для любого человеческого оружия и расходовать на него злобу - все равно что посылать наугад стрелу в бездонность неба.

Однажды, почти год спустя после смерти Джона, что-то вырвало ее из сна, в который она погрузилась, лежа возле сердца. Кэтрин села. По спине ее побежали мурашки. Она потерла глаза, чтобы отогнать сонливость - результат брианина. Воздух в полости был пронизан ощущением опасности. Кэтрин взглянула на сердце и застыла в неподвижности. Узор на стенке менялся гораздо быстрее прежнего и был куда замысловатее всего, что ей доводилось видеть до сих пор, и тем не менее она читала его с той же легкостью, с какой могла бы разбирать свой почерк в записной книжке. Послание было чрезвычайно простым, однако несколько секунд сознание Кэтрин отказывалось его принять, отказывалось поверить тому, что близится кульминация всей ее жизни, что она погубила свою молодость ради такой ерунды. Но тут ей вспомнились сны о спящем драконе, о пятне на его груди, вспомнился рассказ Молдри о первом Фили, об исходе животных, насекомых и птиц из пасти дракона, о странном звуке, который раздается единожды в тысячелетие, и она вынуждена была поверить. Как было тысячу лет назад и как будет через тысячу лет в грядущем, сердечная мышца дракона собиралась сократиться.

Кэтрин пришла в ярость: неужели все испытания, через которые она прошла, все горести, которые она пережила, имели целью всего лишь спасение филиев?! Она наконец поняла, для чего понадобилась дракону: вывести филиев из пещеры, где они обитали, прежде чем та окажется заполненной горючими жидкостями, что позволяли дракону в прошлом выдыхать пламя, а потом, когда жидкости уйдут, возвратить их, чтобы они продолжали нести службу, истребляя паразитов. Должно быть, подумалось Кэтрин, недавний переполох среди филиев, причину которого они ей так и не открыли, объясняется тем, что они предчувствовали это событие. Гриауль предостерег их, но они из-за робости своей решили пропустить его предостережение мимо ушей, ибо их страх перед наружным миром не шел ни в какое сравнение со страхом перед тем, что мог наслать на них дракон. Чтобы спастись, им нужен вожатый; когда-то им оказался Молдри, теперь Гриауль избрал ее, Кэтрин.

Она поднялась на ноги, смятенная, как птица, что угодила в стеклянную клетку, замерла в нерешительности, а затем, когда ярость возобладала над смятением, забарабанила кулаками по стенке драконьего сердца, выкрикивая оскорбления, упрекая Гриауля в том, что он разрушил ее жизнь. Растеряв остатки сил, она утихомирилась и снова уселась на пол пещеры, попытавшись собраться с мыслями. Нет, филиям она ничего не скажет, пускай перемрут как мухи, да, пусть, так она отомстит им через Гриауля. Однако мгновение спустя она переменила решение, так как сообразила, что гибель филиев не исправит положения. Гриаулю нужны слуги, и он без труда завлечет сюда очередную толпу идиотов; кроме того, она и так уже погубила слишком многих. Значит, выбора ей, как всегда, не остается. Она отдала почти одиннадцать лет для того, чтобы исполнить волю ненавистного ей существа.

Решив, что ей поневоле придется помочь филиям, она направилась в пещеру, где располагалась колония, а следом за ней шагали охранники. Добравшись до пещеры, она встала спиной к проходу, который выводил к горлу, и задумалась над тем, как ей повести дело. Две-три сотни филиев суетились на полу пещеры, прочие висели на веревках, напоминая усыпанные плодами ветви фруктовых деревьев. Эта картина отнюдь не придала Кэтрин уверенности. Она окликнула филиев, но голос изменил ей, и она закашлялась, однако, набравшись смелости, громко закричала и не умолкала до тех пор, пока филии не окружили ее густой толпой. Они молча разглядывали ее, задние напирали на передних, а те поневоле заставляли Кэтрин пятиться, хотя отступать ей было особо некуда, ибо позади нее, у стены, помещались сундуки, где хранилось оружие, факелы и охотничье снаряжение. Филии глазели на нее, теребя свои лохмотья, тишина становилась все напряженнее. Кэтрин раскрыла рот, но голос снова подвел ее. Она глубоко вдохнула, с шумом выпустила воздух и повторила попытку.