Александра Ковалевская - Война Моря и Суши

Лукреции довольно быстро удалось привести в чувство Юлию, дальше последовал разговор по душам, если можно назвать разговором переписку на планшете.

Незнакомка смутно помнила одно: её в почти невменяемом состоянии оставили на одном из плавучих маяков, которые принадлежат подводникам и отмечают водные границы акватории Морских Колоний. Размерами не больше крупной лодки, эти маяки являются универсальными объектами: внутри них можно спрятаться от холода и бури и даже согреться. Собирающийся наверху корпуса конденсат отводится в водяную ёмкость объёмом около сорока литров, фильтруется и вполне пригоден для питья. Предусмотрены универсальная аптечка и запас галет, достаточный для полноценного семидневного питания. Если растянуть, галеты позволят продержаться недели три. Аптечки чаще разорены, чем нетронуты: моряки Надмирья знают цену лекарствам, созданным в лабораториях подводников, и при каждом удобном случае грабят запас на маяке, оставляя, разве что, антисептики попроще. Но негласный морской кодекс запрещает забирать всю еду, оставленную для терпящих бедствие. Галеты хранятся до трёх лет, после чего патрули Моря меняют их на свежие. Дела на поверхности в последние годы стали настолько плачевны, что кодекс чести нередко оказывается забыт, и галеты вместе с лекарствами перекочёвывают в руки неизвестных.

Но Юлии повезло: у неё была еда.

Первый день она помнила отрывочно. Она отсыпалась.

На вторые сутки болезненная сонливость стала проходить, женщина заставила себя съесть немного из запасов. Потом ей пришлось справиться с внезапно подступившей тошнотой. Потом она принялась изучать устройство маяка. Простодушное признание в том, что разобраться в электронике было несложно, заставило переглянуться профессора и его подругу. Юлия помнит, что изменила режим работы маяка в УКВ диапазоне настолько, насколько это допустила электроника, запрограммированная на саморегулирование. Маяк вскоре вернулся в прежний рабочий режим, и Юлия решила повторить свою попытку. Но снова почувствовала себя плохо; на море началось волнение, поплавок, давший ей приют, сильно болтало. Юлия уснула. На третий день она снова устроила сбой в работе маяка и сигнал, видимо, был замечен на судне "Меркурий". Корабль проходил достаточно близко, волнение улеглось, посланный к маяку катер вернулся, доставив спасённую на сухогруз.. .

Юлия закончила короткую исповедь и взглянула на Фредерика и Лукрецию. Когда она печатала, пальцы её рук летали над клавиатурой, набирая безупречно выстроенные предложения на добротном и даже излишне литературном английском. Устно вряд ли можно было говорить с большей скоростью.

Профессор многозначительно кивнул супруге, глазами указав на левую руку Юлии.

...На Суше мало людей, которые одинаково ловко владеют правой и левой рукой. Ещё меньшее количество человек способны совершать разные движения двумя руками одновременно.

Свенсену, учёному с международным именем, пару раз представлялся случай наблюдать на конференциях, участие в которых научные светила Колоний принимают крайне редко и неохотно, эту особенность людей Моря в действии. Помнится, в первый раз он был поражён, увидев, как интеллигентная дама правой рукой достала и пустила в ход помаду, в это самое время её левая рука спокойно и размеренно листала страницы регламента конференции, делая пометки. Дама, видимо, не сочла нужным скрыть обоюдорукость, или не заметила своей мелкой оплошности. Хотя в рассеянности людей Моря упрекнуть трудно. В дальнейшем Свенсену перестало везти на фокусы: у подводников явно имелись инструкции на этот счёт, и однажды авторитетный физиолог, попытавшийся автоматически завязать два декоративных шнурка на двух подарочных папках одновременно, вовремя остановился...

Колебания профессора, усиленно соображавшего, как указать незнакомке на её левую руку, словно бы живущую отдельной жизнью, быстро закончились. Он в очередной раз убедился в том, что Лукреция всегда находит самое правильное и, главное, простое решение.

Лукреция хлопнула ладонью по ладони Юлии и ворчливо произнесла:

- Милочка, вам что, мама не говорила: приличная девушка не пускает в ход левую руку. Ладно ещё, наедине, но на людях... Ни в коем случае! Да-да! Здешние мужчины вас неправильно поймут. Мы не будем этого делать ни при каких обстоятельствах, ладно?

Юлия мучительно покраснела и с недоумением уставилась на свою левую руку. Потом до боли сжала виски ладонями:

- Простите, я ничего не помню! - пожаловалась она. - И ещё меня мучает ощущение страшной, непоправимой утраты!

Юлия зажмурила глаза, скрывая набежавшие слёзы.

"Плаксивая, как беременная - подумала Лукреция. - Стоп. Беременная? Прибудем в Бу-Айс, надо будет обследовать бедняжку".

"Это женщина Моря, и нам может как повезти с ней, так и наоборот. Неизвестно, какие планы были у тех, кто позволил ей потеряться. Но если местные узнают, откуда она, с

ней не станут церемониться. Например, обвинят в шпионаже и бросят в тюрьму. Устроят суд Линча, отдав на растерзание толпе. Аргентина воюет с Морскими Колониями особенно ревностно. Что будем делать?" - Фредерик Свенсен отпечатал вопрос жене.

"Да уж. Кого здесь волнует её жизнь? Есть ещё третий сценарий: беззащитную девушку отправят в бордель. Раз мы взялись её спасать, надо спасать по-настоящему. Ты не забыл, что дело о химическом пожаре у Хорхе не закрыто? Позвони доктору Хорхе, да осторожно намекни, что у нас есть девушка, которую не будут искать. В смысле, на Суше. С подводниками, если что, разберёмся. Сдаётся мне, это не самое страшное - иметь дело с подводниками. В конце концов, мы же ей помогаем, как можем".

"Краб" тем временем входил в марину, но звонить с яхты не стали: слишком деликатный и осторожный предстоял разговор. Профессор Свенсен занялся этим сразу, как только сошли на берег. Медлить было нельзя. Если частный практик доктор Хорхе не откликнется, придётся выкручиваться перед таможенной службой. Кое-что Лукреция сообразила и на этот случай, но...

Хорхе оказался на месте.

Подавленный случившимся в его лаборатории черезвычайным происшествием, он некоторое время не понимал сути намёков, которые осторожный Свенсен подпускал ему.

От погибшей лаборантки Хорхе осталась только записка, в которой она сообщала о несчастной безответной любви к шефу и желании покинуть этот мир, сгорев от страсти в буквальном смысле, что она и осуществила в лаборатории, нимало не заботясь о том, что будет после этого с доктором, его репутацией и многолетними кропотливыми исследованиями, осуществляемыми, по большей части, за свой счёт.