Валерий Генкин - Сшит колпак

— Ну вот, — сказал Дмитрий.

— Что и требовалось доказать, — добавил Дамианидис.

— Так-то, — подвел итог Борис. — А интеллект без чувства юмора — это, знаешь ли…

— Не согласен! У меня есть все основания остаться при своем убеждении. Вы просто не в состоянии постигнуть подлинные масштабы моей мудрости!

— Как-то один хашурец зажмурился сладко и говорит… — начал Евгений.

Все затихли.

— И говорит: «Судя по всему, у меня огромные запасы мозгов. Для того, чтобы ими пораскинуть, мне иногда требуется целая неделя!»

Борис и Дмитрий рассмеялись. Кивала приоткрыл рот, подождал немного и раздельно и старательно произнес:

— Хум, хум, хум.

Глава восьмая. ПРОФЕССОР ХИМИИ

Они медленно шли по вечерней дороге. Слева тянулось алое поле колючек, справа краснел верхушками влажный лес. Было тихо.

— Вы угадали, — покашливая говорил карлик, — я не Сейт-бала. Сейт-бала — моя вторая. А я — третья. Позвольте представиться: Сейт-гуна.

— Где же ваша вторая? — спросил Дмитрий.

— Сейт-бала удалился.

— А первая?

— Тоже.

— Вы когда-нибудь собираетесь вместе?

— Очень редко, что печально. Ведь тройственная встреча оставляет иллюзию наиболее полного воплощения в телесном мире.

— А, так вы признаете…

— Признаю что? — насторожился Сейт-гуна.

— Что вас тянет в телесный мир. Хочется ощущать звуки, запахи, тяжесть.

— Я этого не говорил, — возразил карлик. — Речь шла об иллюзии. Иллюзии не опасны. А телесный мир низмен и подл. Мы его презираем. Мы презираем вещи.

Солнце погасло в устье дороги, холодный ветер пробежал по синей опушке.

— Куда мы идем, однако?

— В маленький городок, некогда вертеп и рассадник мерзости, которому по иронии судьбы суждено было стать колыбелью великого движения единства и растворения.

— В какой же стадии мы его найдем — рассадника или колыбели?

— В промежуточной.

Городок встал перед ними внезапно. Карлик-вожатый свернул направо, потом метнулся влево мимо ветхой стены, ссыпался по каменным ступеням в колодец тусклого переулка и юркнул в провал полукруглой двери. Дмитрий едва поспевал. За дверью открылся душный звучащий мир. В синем, белом, зеленом свете суетились люди, бесформенное тело толпы занимало центр зала, пульсирующие отростки булькали по углам у стоек.

— Ночной отдых категорий. Зорийцев здесь не встретишь, — сказал Сейт-гуна, дотянувшись Дмитрию до уха.

Стеклянные глаза разной величины пялились со стен — ободранных стволов, покрытых жирным лаком. Толпа обреченно колыхалась под ритмичные звуки. Люди дергались, изгибались, почти падали.

— И все же они теперь свободны, — сказал поэт.

— Слишком свободны, — сказал садовник.

— А, вы здесь? — спросил Дмитрий.

— Мы всегда с вами, — сказал поэт.

— Всегда рядом, — подтвердил садовник. — Вы же знаете, без нас вам пришлось бы туго. Ведь мы приставлены к вам гидами.

— Проводниками, — уточнил поэт.

— Какая разница! — недовольно сказал садовник. — Вечно ты перебиваешь!

— А еще лучше — вожатыми. Вожатый — самое подходящее слово.

— Ну, знаешь. — Садовник обиженно замолчал.

— Полно, Вергилии, не надо ссориться. Мне довольно строенного спутника Сейта, не хочу видеть рядом еще двух расстроенных.

— Вы нас гоните? — спросил садовник.

— Нет, нет, Дмитрий не гонит нас! — радостно закричал поэт. — Он просто хочет видеть нас веселыми. Строенный — расстроенный, ах, этот каламбур может оценить только поэт, уверяю вас.

Музыка умолкла. На табуретку вскочил молодой мужчина с бородой в три косицы. Он держал палку с плакатом:

УБЕЙ В СЕБЕ ГАДА -

БЛАЖЕНСТВО НАГРАДА

Бородатый потряс косичками, набрал воздуха и заговорил с напором:

— Дети-цветы! Ищите невидимое под видимым. Бейтесь с трясиной вещей. Черный князь мира сего вздымает темные зовы тела, сеет тлетворные семена вожделения, ведет плоть против духа. Идите же в праведный бой, помня и надеясь… — Он качнул свой жезл и повернул плакат другой стороной:

ВЫРВИ ДУШУ ИЗ ДУШНОГО ПЛЕНА

И СПАСЕШЬСЯ ОТ ПРАХА И ТЛЕНА

— И надеясь, — говорил бородатый, напрягаясь до страстного хрипа, — что лишь идущим к просветлению откроется благо высшего существования. А вы, — он повернулся к темному углу, обращаясь почему-то к двум фигурам, вяло топчущимся под резкую, крикливую музыку, — вы, слепые поводыри слепых, похотливые ейлы, источники нечистот и смрада, вы жизнью своей свидетельствуете, что путь ваш ложен, что облик телесный, поднятый вами как знамя, есть провал и потерянное звено…

— Он говорит правильно, только слишком много о плоти. Пора забыть это слово, — сказал Сейт-гуна. — Не так уж оно безобидно. Он еще почувствует это на своей шкуре. Мелкие теоретические промахи чреваты крупными ошибками в практической борьбе. А что мы делаем с такими путаниками, как вы думаете?

— Применяете методы Катапо? — предположил Дмитрий.

— Не стоит вспоминать это имя. Дурной тон. Мы имеем нескромность считать, что располагаем собственными методами. И способны найти иных исполнителей. Вот целая толпа молодых — спросите любого, ни один не знает, кем был Катапо.

— Забывший свою историю слеп.

— Зато его не мучают сомнения в истинности пути. Впрочем история — конек моих второй и первой. Я только знаю, что вы ее прилежно изучаете. Может быть, откроете им глаза, — карлик повел рукой вокруг. — Кто из них просил объяснить, что есть история? Правда, перед вами тени. Вы опоздали.

Сквозь толпу пробиралась молодая женщина, качая стриженной головой на тонкой длинной шее. Молния ударила у ног Дмитрия. Анна. Она протянула руку:

— Тэр.

— Вот и мой знакомый профессор химии! — радостно закричал садовник.

— Ах, — сказала она, улыбаясь большим ртом, — всего-то полгода преподавания в колледже. Я ведь за вами. — Она смотрела на Родчина серьезно, приближая знакомое скуластое лицо с запавшими огромными глазами и крепко беря его за руку. — Идемте.

Они шли мимо высоких переполненных мусорных баков и слепых брандмауэров, мимо ржавых пожарных лестниц и веревок с сырым бельем. По узкой наклонной галерее с источенными жучком перилами они поднялись на шестой этаж. Тэр ключом открыла дверь, снова нашла руку Дмитрия и повела, уверенно обходя сундуки с оббитыми углами. По пути глянула в мутное зеркало желтого шкафа, заступившего дорогу, тронула короткие волосы и, свернув к стене, подняла соломенную шторку. Открылся тусклый экран. Тэр нажала круглую черную кнопку.