Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо

— Икрам Махсумович не собирался ехать к морю. Два дня назад он по этой путевке отправил туда свою дочь с любимым зятем. А переноса собрания на неделю раньше времени он добился, чтобы опередить выход в свет вот этого номера «Кувалды», — не переставая говорить, мужчина вытащил из внутреннего кармана пиджака корректуру статьи из «Кувалды».

Старик опустил голову. Микрофон, установленный на столе президиума, донес до зала его негромкое: «Это конец».

— Какое отношение имеет «Кувалда» к нашему собранию, говорите яснее, — сказал председатель, почувствовав наживу.

— Самое прямое. Здесь напечатан фельетон о научных достижениях Максудходжаева-младшего, за которые вы ему сегодня присудите премию. Стопроцентно доказанный плагиат. Наш выдающийся лауреат, оказывается, создал свой труд испытанным методом, который среди учащихся средних школ известен под названием «скатать». Будучи прекрасно информирован об этом, Икрам Махсумович после неудачных попыток снять фельетон — он был уже набран и слишком много людей о нем знали — решил хотя бы опередить его выход. Ведь потом, после присуждения, вы не отмените лауреатство, хоть напечатай там десять фельетонов. Таким образом мощный импульс для будущей карьеры бездарного сына обеспечен.

В этот кульминационный момент Максудходжаев вдруг как-то обмяк, уронил голову на стол, а затем вовсе свалился со стула.

Дальше была известная суета с машиной «скорой помощи» и озабоченная возня белых халатов, тут же зарегистрировавших смерть. Собрание само собой закрылось. Потрясенные сотрудники тихо расходились, обсуждая происшедшее.

— Он ведь один раз уже умер от разрыва сердца, почему вы здесь повторяете эту смерть? — спросил я шайтана, выходя из зала.

— Там, у вас, этот уважаемый аксакал сидел в президиуме до победного конца, хотя внутри у него, как говорится, кошки скребли. Он не был публично разоблачен и унижен, а наоборот, с достоинством принимал поздравления в связи с награждением сына. А самым же страшным для него была публичная огласка.

Вот мы и устроили ее. За те десять-пятнадцать минут, когда публика с жадностью слушала о жульничестве его сына и закулисной деятельности его самого, он испытал такие муки, что пером не описать. Острая форма инфаркта миокарда, только в специально замедленном для этого случая темпе.

Мне было жалко старика и в то же время стыдно за него. Какую внутреннюю чистоту и бескорыстие ему приписывали! Опять люди оказались одураченными… Мы-то считали, что он скончался, не выдержав позора за поступок сына…

— Завтра все здесь начнется сначала, — сказал шайтан, выходя из зала…

После президиума шайтан потащил меня в другой конец города. Но мы сразу попали в транспортный «пик». Он был так реально воспроизведен, что в течение получаса мы не могли сесть ни в один вид транспорта. Под конец шайтан подмигнул и повел меня за угол.

— Придется идти к «левакам». Они не подведут.

Действительно, в переулок, почему-то недоступный проницательному взору ГАИ, один за другим подъезжали всевозможные автобусы без опознавательных знаков или с многозначительной табличкой «Служебный». Водители, громко объявив выгодное им направление, мигом комплектовали из стоящей здесь толпы пассажиров и уезжали в различные концы города. Люди здесь не задерживались.

— Вот такие лихачи и портят нам жизнь, — не выдержал я.

— Но ты обрати внимание: какой порядок в этом, как говорится, беспорядке — никто не задерживается.

Скоро, удобно устроившись в креслах комфортабельного автобуса явно туристического оформления, мы катили по запруженным улицам города.

— Для чего вы копируете наш транспортный беспорядок?

— Это тоже своего рода казнь, только казнят здесь автобусных водителей. К нам ведь не только ученые попадают. Казнимые — сменные водители; сегодня у них выходной день. У каждого — своя внезапная беда, жизненно важное дело… Сейчас они в бешенстве ждут маршрутные автобусы на различных перекрестках города: у кого-то умирает сын, которого только что увезли в больницу после автомобильной катастрофы, другой должен успеть в аэропорт, где, пересаживаясь с самолета на самолет, пробудет двадцать минут единственный оставшийся в живых брат, живущий на другом конце света. Но автобуса не будет: они в «левых» рейсах…

Я не стал спрашивать о цели нашей поездки. Авторитет моего проводника так вырос в моих глазах, что я уже лишний раз опасался выглядеть перед ним дураком.

Мы вышли из автобуса у современного здания Института хирургии и беспрепятственно пробрались до операционной (обитатели подземного мира нас, по-видимому, не замечали и поэтому не приставали с жалобами, как они делали это с моими знаменитыми предшественниками — Одиссеем, Данте и прочими).

Белый кафель, массивные осветители и изящные приборы с зеркальным никелем не радовали здесь глаз; сверкающая чистота, блеск никеля тут наводят чувство холодного ужаса от предстоящего скоро разрушающего прикосновения холодного металла к самой нежной, отточенной природой в течение тысячелетий ткани высшего организма, лишний раз напоминая о хрупкости и уязвимости нашей плоти.

В операционную плавно вкатили каталку-кровать с больным. Медсестры спешно готовили его к операции.

— Узнаешь его? — спросил шайтан.

— Нет.

— Ничего, сейчас вспомнишь. Его дела напомнят. Вряд ли был другой человек, способный на такое.

— Что за дела такие?

— Потерпи, скоро увидишь.

— Слушай, он же в полном сознании! Неужели его так и будут оперировать? — спросил я.

— Ничего себе! Ты что, хочешь, чтобы у нас работала служба анестезиологии? Забыл где находишься?

В операционную энергичной походкой, на ходу давая четкие и отрывистые распоряжения, вошел могучего сложения профессор в сопровождении ассистентов. Он наклонился над больным.

— Ну, родимый, если не случится ничего непредвиденного, что часто у нас бывает, — при этом профессор странно покосился на светильник, — за какие-нибудь час-два мы наведем необходимый порядок в твоих внутренностях. Не бойся, боли, которые ты почувствуешь, самые незначительные, без них нам просто не обойтись. Но обещаю тебе не делать ни одного лишнего разреза… если все будет в порядке, естественно, — профессор опять почему-то покосился на огромный светильник…

— Скальпель!

Что было потом?!!

Под тяжкие стоны и скрежет стискиваемых зубов больного хирург начал операцию. Я отвернулся, чтобы не видеть крови.

— Это ваша очередная казнь?

— Это пока операция, казнь впереди.