Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо

— Он предоставлен произволу своих бывших жертв, которых загубил коварной жестокостью. Каждый из них казнит его по своему усмотрению. Это целая система очередности и правил, за которыми следят наши. Вот как раз их он и подкупает, зачастую небезуспешно…

Мы приближались к следующей гряде мрачных скал. Камни здесь были темнее и отливали холодным лунным светом. Кое-где я заметил тусклый отблеск ледяных глыб.

— Сейчас ты увидишь людей другой эпохи, — заметил шайтан задумчиво.

За скалами открылась еще более сумрачная долина. Вдалеке у горизонта виднелись действующие вулканы. Временами гигантские языки пламени лизали и темное небо.

— Как здесь ужасно! — вырвалось у меня.

— Конечно, — согласно кивнул шайтан, — ведь и ваша наука оценивает восемнадцатые, девятнадцатые века на твоей родине как самые мракобесные и темные.

— А вы что, согласны с нами в этом?

— Мы просто видели, как в эти столетия религиозный фанатизм, невежество и жестокость потопили миллионы людей в пучине гнуснейших преступлений. Вот здесь создан соответствующий комфорт для тех, кто особенно отличался в этих делишках.

Я попытался разобраться, что же там творится внизу, во мгле.

На небольшой поляне, склонив головы, стояли несколько человек. Все они были без головных уборов, обриты. Золотой и серебряный подбой халатов тускло мерцал в отблесках далекого пламени. Руки людей были связаны за спиной. Я с ужасом увидел, что рядом, на их глазах, шли приготовления к дикой казни. Одни палачи точили длинные ножи, другие копали ямы для стока крови.

— Кто эти несчастные?

— А, эти? Эмир Бухарский Насрулло, его сыновья и внуки — возможные наследники.

— За что их так?

— Плохо знаешь историю. Этот эмир, называвший себя «примерным поборником ислама», казнил поэтессу Нодиру и ее сыновей, внуков в основном за то, что она была духовно намного выше него. Здесь впервые применена «казнь его же методом». Эффект поразительный. Группа, ведущая это дело, сообщает, что страх и ужас мучеников, пока идут приготовления, просто потрясающие.

— И долго будут идти приготовления?

— Вечно, но грешники не знают об этом.

Через некоторое время мы оказались над лабиринтом узких улочек старого среднеазиатского города. Темные тупики, неожиданные узкие повороты, теснины глухих стен глинобитных домов… По одной из улочек, спотыкаясь, падая, из последних сил бежала женщина в парандже.[4] За ней стремительно мчалась растянувшаяся на сотни метров стая волчиц. Когда стая с торжествующим воем догоняла женщину, той удавалось обмануть голодных зверей, свернув в одну из боковых улочек. Поплутав некоторое время, стая вновь выходила на след. Опять душераздирающая погоня.

— Что за травля?

— Это знаменитая сводница из старого Коканда, неотразимая Мастурахон. Изощренным обманом и хитростью, завидной даже для нашего брата, она завлекала девушек в тайные гаремы духовной и светской знати Коканда. Не один десяток молодых и красивых дочерей бедняков, и иногда даже и довольно могущественных родителей пали жертвой ее интриг.

— Постой, постой, я, кажется, вспоминаю о ком речь. В «Тайнах паранджи» писателя Хамзы смакуются…

— Точно. Только, как всегда, вам известна лишь какая-нибудь сотая часть ее проделок…

— Почему такое странное наказание?

— Пришлось с ней повозиться. Вначале за Мастурахон гналась толпа загубленных ею женщин. Ты, конечно, догадываешься, чем кончилась бы погоня, если бы они ее настигли. Но эта лиса, даже при такой дикой скачке, умудрялась подкупать некоторых чертей из группы, контролирующей казнь (несколько чертей и сейчас сидели на глинобитных крышах, наводя сбитую с толку стаю на след): сводница соблазняла их прелестями самых хорошеньких из преследовательниц. После этого женщин заменили голодными волчицами.

Мы приближались к следующему скалистому рубежу эпох.

— Сейчас попадем в твой век, — сказал шайтан, оживляясь.

Начало быстро светать. Когда скалы остались позади, я увидел бескрайнюю долину, залитую ярким светом, совсем земную и привычную. Необычными были только черти, шнырявшие туда-сюда.

— Почему здесь все как на Земле? — спросил я неуверенно.

— Это наше последнее достижение, можно сказать, пример дерзкого взлета творческой мысли черта. Мы у себя создали ваш мир, скомпоновав его из определенных сторон вашей жизни.

— Для чего?

— Не спеши. Скоро поймешь, — сказал шайтан, плавно сажая наш воздушный транспорт на окраине моего родного города. Кровать тут же исчезла.

— Теперь будем передвигаться как все — пешком или городским транспортом.

На самом деле, городской транспорт работал привычно— с давками на остановках (был час пик), троллейбусные штанги с лязгом срывались с проводов.

Только по улицам ходили люди, в большинстве недавно ушедшие из нашего мира.

— Это называется ад? Так ведь то же самое наши говоруны-очковтиратели с пеной у рта пытаются выдать за рай.

— Как раз здесь они по-настоящему в аду. Ты скоро их встретишь.

Шайтан остановил одну из машин с зеленым огоньком, и мы понеслись по знакомым улицам. Всюду люди куда-то спешили, занимались разными делами. Попадалось много знакомых — из числа умерших.

Машина притормозила у здания с ложно-классическими колоннами — Академии медицинских наук. Здесь царила торжественная обстановка, искусно создаваемая аппаратом Президиума Академии в день годичного собрания. Демонстрируя рассеянную непосредственность, бескорыстную влюбленность друг в друга, ходили знакомые мне академики и член-корры. Заметив друг друга издалека, они с восторженными восклицаниями спешили в обоюдно открытые объятия, звонко при этом чмокаясь. Вокруг же, следя за каждым из них, ходили толпы услужливых докторов и кандидатов наук, дальнейшие судьбы которых зависели от сих высокочтимых учителей.

— Мы, кажется, угодили к самому началу спектакля. Сейчас появится и тот, для кого все это инсценировано.

«Ну, конечно же, это последнее годичное собрание, о котором недавно писали газеты», — вспомнил я.

— Но позволь. Ведь многие из этих академиков, как я знаю, еще ходят в живых? Шайтан ухмыльнулся.

— Их роли здесь для полноты впечатления играют наши.

Подъехала холеная черная «Волга». Несколько человек проворно ринулись к ней, и счастливчик, которого я не смог разглядеть в сгустившейся толпе, открыв дверцу, выпустил из машины высокого, чуть сутуловатого старика с густой копной совершенно седых волос. Это был недавно ушедший из нашего мира вице-президент Академии, рентгенолог Максудходжаев. Все расступились, пропуская его в здание, и он прошел по живому коридору, по-отечески одаряя окружающих кивками и мягкими рукопожатиями. На лице и в глазах почтенного старца была написана бесконечная усталость от неземных забот. Черты его благородной внешности говорили о полной отчужденности от каждодневной мирской суеты, от мышиной возни услужливо шныряющих вокруг карьеристов.