Андрей Кокоулин - Нея

Я рад, рад. Но, может быть, Неграш тоже стремился?

Виктор двинулся дальше. Подъем почти не чувствовался, пока слишком полого, осыпь росла и бугрилась справа, слева незаметно подбирался Провал. Ограниченный с двух сторон участок получался метров двести-двести пятьдесят в ширину. Куда с него можно деться? Если подумать, типичная загадка "закрытой комнаты".

Виктор поднял руку поправить шляпу, чиркнул ногтем по открытому лбу.

Черт! Плохо без шляпы. Не хватает для образа. Зайти к Насте этой придурочной и изъять. И еще кулаком по столу, мол, ай-яй-яй…

А если меня опять кинет к ней в постель?

Обихаживанием предыдущих следователей она наверняка на хорошем счету, у ее желаний приоритет.

Но странно.

Конечно, все уже передумано тысячу, две тысячи раз, но все равно странно. Желания касаются только взаимодействий людей между собой. Нельзя получить пумпых с ветки, найти воду, прекратить ветер. Можно — чтобы пумпых и воду дали тебе соседи, а от ветра — пустили в дом. Лом, бром.

Виктор присел на валун.

Отмеченный красной краской камень, на котором нашли канистру, был уже виден. Еще выше, ближе к осыпи, чернели секции водовода. Водовод, видимо, когда-то вел на ферму, его разбирали, но в те же незапамятные времена и бросили.

Горб вокзала отсюда, из-за провалившихся внутрь пластин, казался побитым оспинами.

Вообще, логично предположить: в желаниях тоже есть какая-то взаимосвязь с тем, что поселилось в людях.

Сигнальная, как и с наказаниями, программа.

Но не простая, заковыристая. Виктор не раз убеждался, что желания могут не стоить ничего, а могут исполняться тут же, первым встретившимся человеком.

Почему?

Иногда он думал, что это какая-то механическая, автоматическая система, ранжирующая желания на свой лад. Иногда — что это связано с репродуктивными способностями. А одно время ему казалось, что это и вовсе побочный эффект События, и какого-либо разумного проявления в нем нет изначально.

Как в аллергии на пумпых.

И все же мозг искал, не мог не искать границы, пересечения, сравнивал временные промежутки, квалифицировал желания. Мозг искал осмысленность. Почему здесь исполнилось, а здесь нет? Почему здесь наказали, а здесь поощрили?

Все чаще Виктору казалось, что даже работающие вещи, вроде "рад, рад, я рад", такими только представляются. Ведь ни на шаг к пониманию…

Он, вздохнув, оборвал мысль.

Ладно, пусть хоть на шаг к валуну. Работаем.

Видеозаписей осмотра места пропажи на плашете было девятнадцать, девятнадцать одинаковых, как из форматора, сюжетов, с наплывающим издалека валуном, с плясками изображения вокруг камня, с кромкой кратера, заглядывающей в объектив. Край плотно перевязанного облачной вермишелью неба — опционально.

Виктор решил, что юбилейная запись не помешает.

Почему нет? Он не будет оригинальным. Сложно быть оригинальным в заданных параметрах. Разве что закрыть камеру пальцем.

Хотя я же как бы Неграш.

Я иду. Куда я могу смотреть? На ферму, конечно же. На конечную цель. Хотя маршрут привычный и можно смотреть под ноги.

Виктор повел планшетом по сторонам, потом зафиксировал картинку на ребристой крыше фермы. Так. Он подкрутил сенсор зума, и ребра прыгнули к глазам, вырастая из камней и колышущейся травы. Посекционно — тамбур, бассейн, рабочая зона.

Ничего интересного.

Хорошо, я иду, опускаю канистру. Вот сюда. Виктор убрал зум, и помеченный краской камень обрел края.

Плоская, с седловинкой вершина. Основание утоплено.

Что меня здесь могло привлечь? Виктор встал на камень и несколько раз переступил ногами, поворачиваясь каждый раз на девяносто градусов.

Ферма, осыпь, Кратов, Провал Зубарева.

Осыпь вряд ли. Нагромождение валунов, бугристая серая стена с вкраплениями матовой зелени остывшей магматической породы.

Я мог подойти отлить, ай-ой, какая-нибудь разверзшаяся щель, падение. Но это никак не объясняет, что меня напрочь теряет мой родной палач в голове.

Хорошо, Кратов.

Вокзал-великан, пластиковые скаты крыш. Великая пустота. Чаша неба. И мало что видно. Отсюда надо забраться выше, чтобы город расправил хотя бы правое крыло кварталов. Опять же объяснить пропажу в этом случае тоже никак нельзя. "Пошел я обратно в Кратов и никого не встретил".

Ох-хо-хо. И вообще рад.

Что ж, самое вероятное — Провал.

Считая шаги, Виктор подступил к краю, обрывающемуся в пропасть.

Высоко. Даже сосет под ложечкой. И чуть веет теплом. Не то, чтобы темно, но видно смутно. То ли испарения, то ли взвесь, то ли какой-то оптический эффект. Но ниже, судя по отчету Шумнова, что-то разглядеть все же можно.

Виктор прошелся вверх и вниз по склону, намечая возможный маршрут спуска по уступам. Стенки, конечно, не фонтан, изломаны хорошо, кое-где даже углы отрицательные, но в принципе…

Он представил, как предыдущие следователи также наклонялись, высматривали, также боязливо ставили носок обуви на самый край, прыскали камешки, внизу желтела полоса песка, следователей охватывала одинаковая опаска свалиться.

Он подумал, что в таком случае, его ждет закономерная неудача. Двадцать семь лет повторений не могут закончится ничем иным.

Может я и с Настей обошелся как все они.

Я, конечно, рад, рад, но гонять меня по кругу? Как Шеха… Шоху… как мужика, сверлящего пластиковые детальки.

Вряд ли он это сам.

Ну, хорошо. Виктор переждал болезненное колотье в боку и двинулся вверх. Если не Провал… Хорошо, пусть ферма. Проверим ферму.

Он вызвал один из видеоотчетов, и кто-то, также как он сейчас, семь или девять лет назад зашагал на подъем.

Двойником. Вторым голосом. Тщетой.

Коричневые толстоносые ботинки. Серые штанины. Равномерно отмахивающая рука.

В голос Виктор не вслушивался.

— Вот мы идем… — бормотал планшет. — Склон двадцать семь — тридцать градусов… Мы можем видеть… Если обернуться…

Туфли поскрипывали на камнях.

Шершавые спины валунов уплывали вниз, трава проклевывалась островками сначала у водовода, затем потянулась, окаймляя Провал, коричнево-рыжей гребенкой по самому краю.

Виктор нашел выбоину от штанги, несколько царапин от троса, и с планшета, в удивительный унисон его мыслям, тут же несколько одышливо произнесли:

— Здесь, похоже, крепили лебедку… Высота, да, приличная высота, пятьдесят восемь, но очень удачное место…

Ближе к ферме трава стала гуще, обтекая ее, обозначились песчаные наносы, осыпь справа вздулась красноватой волной. Кромка кратера прыгнула вверх и застыла — неровная, щербатая, хищная, с клочьями травы, как с добычей в каменных зубах.