Феликс Дымов - Благополучная планета (Сборник)

Рума тявкнула, и манипуляторы, как живые, дрогнули, со стуком поставили спиленную пластину у шара. Каменная снаружи, изнутри пластина была выстлана быстро коченеющей животной тканью. Айт пересилил себя, заглянул внутрь. И чуть не вскрикнул. Впору было зажать себе кулаками рот, завязать глаза, заткнуть нос и уши, но мешал шлем. Бросить эту затею! Бежать, бежать отсюда, пока не свихнулся! Ибо зрелище было как раз для тех, кому приспичило свихнуться. На мускулистом, напоминающем сердечную сумку ложе покоился белый примат. Бывший примат! Усохшее, неестественно изогнутое тельце, явный придаток к гипертрофированной голове, целиком, вместе с ручками и ножками, вросло в прозрачное желе. В разных направлениях разбегались кровеносные сосуды. Толстые и тонкие жилы тянулись непосредственно из черепа. На периферии ложа и мясистого мешка с желе сосуды перерождались в каменные, стеклянные, металлические. И эти неорганические сосуды, эти трубки и трубочки, наполненные застывающей лавой, были живыми. То есть — теперь-то нет. Но они были живыми, по крайней мере, до того момента, пока из-под купола не выпустили газ!

Анализатор успел взять пробу — смесь кислорода и азота, нормальный воздух, которым дышат земляне и аборигены Ягодки. Примат просто задохнулся, отравился ядовитой атмосферой Куздры. И погубил ту жизнь, которая к нему присосалась… Таким образом, человек из Солнечной Системы, представитель самой гуманной цивилизации, убил симбионта, синтезированного из организмов двух планет!

Айт аккуратно прикрыл купол пластиной. Забрался в скуд. И столкнул шар с останками примата в озеро. Все напрасно, все зря! Людей из-под купола не извлечь. Ни Ляны, ни Ильи, ни Грега — никого. Воздух не проблема, можно вздуть над куполом герметичную палатку. Но как отыскать среди симбионтов своих, не взрезать же все «колоды» подряд? А если и отыщешь — что делать с потерявшими человеческий облик существами? Какой степени достигло перерождение? Остались ли они людьми? Что им требуется для поддержания существования? Как довезти всех трех уродцев живыми? Вопросы, вопросы, вопросы… Непереносимо представить себе агонию на дне озера, растворяющего тела и оголяющего мозг друзей. Даже если бы волны сейчас выкинули на берег всех троих, даже если бы Айт убедился в их смерти — ни похоронить, ни везти на родину гробы он не способен. Пусть этим занимаются те, кто не знал ребят лично. Пусть Земля присылает сюда похоронную команду или спасателей — с него хватит. Он этой Куздрой сыт по горло. Нахлебался на всю жизнь.

На берегу засуетилась и жалобно взвыла Рума, остервенело кидаясь в озеро.

Айт вяло отмахнулся. Тщательно, как все, что он делал, почистил напоследок скуд от лавы и пепла. Сел боком на открытую платформу. Втащил собачонку. И погнал машину к флаю.

Рума возилась, боролась с силовиком, силилась оглянуться. И жалобно выла всю дорогу до корабля.

10

Елка, два Деда Мороза, Снегурочка и настоящий живой заяц — ах, какой получился замечательный праздник! В разгар веселья в доме появился Он — прекрасный, как Новый год, элегантный, как мушкетер, и неприступный, как снежная крепость. Высокий, стройный, неотразимый — от восхищения трехлетняя Иленуца сунула в рот палец и засмеялась. Звали его Тонар.

Иленуца влюбилась в него с первого взгляда.

Папа содрал с Тонара пластиковую упаковку, воткнул шнур в розетку.

Бенгальский огонь зажег на блестящей панели румянец. По комнате прошуршал низкий благородный аккорд — даже не звук, вздох. Иленуца сделала шаг вперед, протянула обе руки. Тонар вздохнул ещё раз (только и ждал, хитрец, какая добрая душа обратит на него внимание!) и раскрыл объятия — выдвинул рефлекторы, высветил звукорождающую зону. С развернутых Ляниных ладоней просыпалось робкое и радостное щебетанье. Одним движением Иленуца перелила себя в позу «Девочки на шаре» — и мелодия родилась: танец сам вы-звучивал аккомпанемент и сам зажигался от новорожденного аккомпанемента.

— Какой природный дар! — шепнула мама на ухо отцу, нарушая все мыслимые принципы педагогики.

— «Ибо слишком красива была и пела руками…» — продекламировал Айт, увлекавшийся в тот момент древней армянской поэзией. Для него музыкальные способности сестренки не были секретом, он видел, как нежно прикасается Иленуца ко всему, что умеет звучать. Идею приобрести Тонар подсказал родителям тоже он.

Счастливая идея! С одной стороны, это же какое надо иметь терпение — добровольно поселить в квартире духовой оркестр с балетным классом впридачу, потому что на репетицию к Лянке сбегалась целая капелла малолетних учениц Терпсихоры и устраивала какофонию — уноси ноги! С другой стороны, сестренка как-то сразу обрела себя, выпрямилась, потянулась в рост и ступала по полу и по тротуару так чутко и гибко, точно никогда не выходила из звукорождающей зоны Тонара. Для нее, наверно, так и было: музыка постоянно жила в ней, лишь малую долю её Ляна выплескивала через Тонар. Задумываясь, Ляна сутулилась. Наука брата была простой: он небольно, но неожиданно тыкал сестру пальцем в хребет:

— Опять гнешь свой нотный стан? Исфальшивишься!

Друзей среди мальчишек у Ляны не было. Нельзя же числить мальчишками партнеров — таких же тонких, гибких и девчони-стых, как юные балерины! Да и мало кто из ребят мог переносить её тягостную для окружающих отрешенность. Фальшь Ляна чувствовала отменно. Илью после регаты она не оттолкнула лишь потому, что неторопливый, обстоятельный Илья пребывал в таких же естественных отношениях со всей действительностью, какие у неё установились с избранной частью этой действительности — музыкой и танцем.

Ляна целиком уместилась в душе Ильки — вместе с ритмами, звучащими и не звучащими, с внезапными переменами настроения, с блуждающей на губах улыбкой. Для причуд её тоже оставалось место. Ляна и сама не заметила, как привыкла жить «под его мнение», под его тихое одобрение. Воспитанная совершенством и досказанностью музыкальных произведений, чувство свое к Илье она считала неполным и невыразительным без апофеоза — без слов признания… Какая глупость! Не заупрямься она — и не было бы ничего: ни Ягодки, ни плена… Очутиться бы на свободе, она сама скажет все, что надо…

Участь пленницы была для Ляны ужасной не сама по себе, а в силу свалившейся на неё беспомощности. Тонар приучает к быстрым решениям, он невосприимчив к раздумьям. От приземления тарелки и до того, как лихо ворваться в трюм корабля-агрессора, девушка совершала поступки обычные, но словно бы расписанные по чужим нотам. После, очнувшись в живой темнице, она растерялась. Неизвестно, что с братом, непонятно, где она — на этом или уже на «том» свете. Илья, правда, был вблизи, на ниточке связи. Но именно на ниточке. Девушке не хватало его глаз, его руки рядом, его тени у ног. Ради того, чтобы её желание исполнилось, она согласна терпеть сколько надо. Пусть даже все это время по другой ниточке, никого не веселя, зубоскалит Грег…