Федор Богданов - Дважды рожденный

Его подхватили. Он был черный и казался еще меньше, чем был на самом деле. Гоми был убит током. Значит, напряжение очень высокое. Надо объяснить этим рыбам, чтобы они были осторожны и не трогали ни проводов, ни динамо.

Пар висел в воздухе густой пеленой. Динамо работала с перебоями: очевидно, была какая-то неисправность. Но башня все же нагревалась. Профессор шагал от динамо к «машинной» башне, а за ним всегда шло около десятка гоми, боязливо на него посматривавших.

Воды в зале было почти по колено.

Но вдруг профессор стал замечать, что бившая струя воды из широкой разбилась на три маленьких струйки, из которых одна вскоре совсем прекратилась.

— Кричите ура! — заорал профессор. — Теперь ваше «племя» спасено.

Но гоми только отступили шаг назад и ничего не возразили.

— Ну, и чорт вас подери! — выругался профессор и начал возиться у щели.

Ему все хотелось ускорить процесс оседания соли, а для этого надо было прикрыть трещину, оставив отверстие для пара и воды. Это удалось ему после весьма долгих усилий и возни.

— Довольно, — проговорил профессор. — Теперь я хочу есть. Эх, хорошо бы теперь курицу с рисом, такую поджареную, румяную! А, впрочем, что такое курица и что она собой представляет? Ничего я этого не знаю, а тем более не знают этого эти люди-рыбы. Давайте сюда ваши «мелки».

Необходимо здесь заметить, что Мартынов давно уже химическую пищу гоми в виде палочек звал «мелками», так как и по форме и по цвету эти палочки походили на известные ученические мелки.

Он двинулся в главный зал. Там ему попался Чон.

— На юго-восток отсюда есть малонаселенная гора с двумя «племенами», — сказал Чон. — При наименьшем давлении мы все отправимся туда.

Профессор удивленно уставился на Чона.

— Да, — продолжал старик, — здесь рискованно оставаться дальше: вода проникла уже во все уголки жилища.

— Да ведь скоро вода совсем перестанет течь! — воскликнул профессор. — Зачем же переселение?

Чон отрицательно покачал головой.

— Даже, если бы и так. А потом что?

— Потом мы проникнем в башню и заделаем дыру, выкачаем воду, машины станут действовать...

— Гоми не верят в это и решили переселиться.

— Переселяйтесь, а я здесь останусь.

— Нельзя. Токи должен следовать за гоми.

Тон Чона был спокоен и тверд. Мартынов уставился на него.

— А если я не желаю?

— Гоми не могут жить без Токи, и ты должен следовать за ними.

— Но я свободный человек, чорт возьми! Не пойду!

— Токи пойдет!

И Чон спокойно ушел,

— Чорт возьми! Вот это задача! Впрочем, я давно был убежден, что я не более, как пленник этих перепончатых тварей. Ну, нет, это мы еще посмотрим. Впрочем, что это он сказал? «Гоми не могут жить без Токи»... Что он хотел сказать этим?

Профессор прошел к водяному термометру. Вода в левом колене поднималась, следовательно, началось «наибольшее» давление. Когда началось? Повидимому, судя по отметкам, дней десять назад. Через пять дней будет максимум давления, да дней семь-восемь придется ожидать минимума давления. О! Этого ему достаточно, чтобы освободить башню от воды! Через двенадцать дней он им покажет себя!

Нет, он, профессор, положительно выше этих рыбо-людей. Гоми — это какой-то странный, недоразвитый тип человеческой расы, может быть, они даже совсем отдаленное отношение имеют к человеческой породе? Кто знает! Во всяком случае они лишены волевых импульсов, у них нет, повидимому, целевых стремлений. Инстинкт жизни и тот развит слабо. Положительно надо показать им превосходство человеческого существа, одаренного наивысшим качеством — волей!

Да, при условии, конечно, если ему удастся его идея: закупорить трещину солью, если его динамо будет работать. В противном случае его куда-то поведут. Куда-то на юго-восток... Куда это, впрочем, загнала его судьба? Нет, с ним творится что-то изумительное! Сперва странный сон, затем странное пробуждение, Зеленый дворец... Когда-то он уснул или погиб в пещере от газа, а теперь принужден переживать странные события.

Где он, этот несчастный, убитый током? Посмотреть, что ли, на него?

Профессор вздохнул и с затуманенным сознанием отправился разыскивать труп убитого гоми. В голове все время неотступно вертелась мысль:

— Для чего мне эта сгоревшая рыба?

Одновременно с возвращением к Мартынову ясности мышления его часто посещали странные видения прошлого, при этом сознание его теряло свою отчетливость, окружавшая его обстановка расплывалась, мысль делалась туманной, непоследовательной. Повидимому, эти приступы были довольно продолжительны, и всегда после них он чувствовал сильную усталость, ослабление пульса, испытывал потребность в немедленном сне.

Это была несомненно болезнь, — таково было убеждение профессора, но он тем не менее всегда с удовольствием впадал в это странное состояние, в этот «транс» по выражению его самого: уж очень большое наслаждение доставляли ему эти видения! Правда, пробуждение от этого «транса» было всегда тяжелым, неприятным, настроение у него было в этих случаях подавленное, но до чего были оригинальны картины, которые рисовались его воображению во время подобного странного состояния!

В такие периоды полужизни, полусна Мартынов точно раздваивался: в то время, как его «подсознательное я» витало в оригинальном мире с яркими красками, голубым небом, с животными, лесами и т. д., он продолжал делать свое обычное дело в Зеленом дворце, то-есть, работал, ходил по мастерским, беседовал с гоми, заглядывал во все самые укромные уголки дворца и всегда при этом отыскивал что-нибудь новое, ранее им невиданное здесь.

Полусознательное состояние наступало для него всегда после усиленной мозговой работы, после волнений и нервных напряжений.

Так было и на этот раз.

Бродя по залам, он во втором ярусе наткнулся на Чона. Что это он говорит ему? Странно, что теперь профессору надо делать большие усилия, чтобы уловить смысл слов, сказанных Чоном. Как, однако, не похожа речь Чона на то море звуков и слов, которые наполняют профессора в это время! Да, Чон что-то бормочет, как будто выражает свое крайнее изумление. С таким же изумлением смотрит он на профессора.

Чон заботливо переворачивает убитого током гоми, внимательно осматривает его. Наконец, профессор догадывается, что хочет сказать Чон: он удивляется, что нервная ткань разрушена совершенно. Не объяснит ли Токи ему, что это за силу провел он к башне? Да, конечно, он объяснит с удовольствием. От динамо получилась электрическая энергия, которая разрушает органическую ткань. Понимает ли теперь Чон? И этот гоми погиб теперь навсегда от этого тока, и напрасно Чон старается: ему не воскресить убитого, ибо наиважнейшая для жизни ткань — нервная — разрушена, сгорела. А зачем тут лежат другие гоми? Ах, мертвые, но еще неразложившиеся труппы... Значит, он попал в мертвецкую?.. Да, не удивительно, что вот там, на суше, люди после смерти почти тотчас начинают гнить. Ему помнится, что Чон что-то говорил по этому поводу, но он забыл. Не поедет ли Чон к нему? У него есть дом в Москве, лаборатория, университет. К чорту Зеленый дворец! Он им не нужен, не правда ли? Чон не понимает, о чем Токи говорит? Странно, он, кажется, говорит ясно. Там они не будут ходить — к их услугам будет аэроплан. Такая, знаешь ли, машина, что мчится в воздухе. Ну, да, по воздуху. Чон не верит? А вот посмотри. Только... Да, только он должен сделать что-то здесь, а потом можно будет подняться отсюда. У него есть еще обязанность, долг... Ну, да, необходимо остановить воду. Ну, прощай, Чон!