Люциус Шепард - За Черту - и Дальше

Я не был уверен, что смогу ходить, но все же ухитрился подойти к подъемнику и поднять себя на вершину ущелья. Там я уселся и задрожал, обняв свои задранные колени. Какая бы биохимия не была причиной страха, ей, видимо, требовалось ужасное количество тепла, ибо никогда еще я не чувствовал себя таким застывшим. И когда я слегка отогрелся, то сказал себе, что должен вернуться к Энни. Я хотел прикоснуться к ней, чтобы быть уверенным в ней, хоть в чем-то. Но я еще не был готов к столь долгой прогулке в одиночку. Я пристально смотрел на воду. Гладкая, как малахитовый пол. Я вообразил, как кровь Ойлиса розовыми ручейками течет под ее поверхностью, и это заставило меня двигаться. Всю дорогу назад к дереву голова моя полнилась темной тенью твари, которая не выходила из мыслей, пока я не оказался почти у дверей Энни. Когда я вошел, она взглянула поверх своей штопки и сказала радостно: "Ты рано вернулся! Поймал все, что нужно?"

Я сел на матрац лицом к ней и скрестил ноги, наклонился и положил голову ей на плечо. Она погладила мои волосы и тепло ее ладони подчеркнула тот холод, который все еще не отпускал меня. Я обнял ее, но она спросила: "Что это еще за вонь?" Она дотронулась до моего бедра, потом отдернула руку. "Ты обмочил штаны! Вон с моей постели!"

"Ойлис мертв", сказал я.

"Что?" она уставилась на меня. "Что случилось?"

Пока я рассказывал ей, пока описывал случившееся, то, что я хотел сделать становилось все яснее и яснее, пока в конце концов мысль не окрепла во мне, правильность ее форм стала четкой, как у рубина в бокале вина. "Я ухожу за Стену", сказал я. "Завтра же."

Энни слушала, опустив голову, теперь она взглянула на меня своим спокойным взглядом и сказала: "Это чудовищно… Ойлис… Но ты реагируешь слишком сильно."

"Пойдем со мной", сказал я.

Она покачала головой: "Я не могу."

"Энни… ради бога! Мы не можем больше просто сидеть здесь и дожидаться смерти."

"А что еще здесь делать? Все то же, что и в прошлом мире. И если существует мир по ту сторону Стены, он будет таким же, как и этот. Поэтому люди не делают ничего."

"Верно", сказал я. "Но это не значит, что они поступают правильно."

Какая-то парочка прошла снаружи, и без какой бы то ни было внятной причины, мы замолчали, словно хранили тайну, пока их голоса не затихли вдали.

"Я ухожу", сказал я. "И хочу, чтобы ты пошла со мной."

Она не смотрела на меня.

"Черт побери!", хлопнул я кулаком по матрацу. "Если бы в старом мире ты жила в стране, потерявшей двадцать пять процентов населения, ты сделала бы больше, чем просто сидела."

"Черта с два! Я бы оставалась там, где есть, и пыталась бы выстроить заново то, что разрушено. И так делала бы любая разумная личность."

"Ну, хорошо", сказал я. "Но этот мир не наш. Каждый год являются фриттеры… и те твари, что забрали Ойлиса. Каждый год у тебя шанс умереть примерно один к четырем."

"Поэтому ты хочешь бросить меня?"

"Я прошу тебя пойти со мной. Ты остаешься. Значит, это ты бросаешь меня."

"Ты ни капельки не изменился!", сказала она. "Ты все еще…"

"Нет, изменился! Мы оба изменились. И мы не хотим действовать как люди, которыми мы были раньше. Как парочка в доску пьяниц, что никак не могут договориться, каким вином убивать себя." Я положил ладони ей на плечи. "Ты же знаешь, что в этом я прав, Энни. Ты все время слоняешься возле этого поезда, потому что знаешь, что я прав. Оставаться здесь — это смерть." Я вспомнил Джозайю Тобина. "И она явится рано, а не поздно."

Она не шевельнулась и я продолжил: "Кто-нибудь еще видел такую рыбу, что сожрала Ойлиса?"

Она угрюмо ответила: "Какую ты ее описывал, откуда мне знать."

"Большой коричневый басс с громадными желтыми зубами", сказал я. "Он больше похож на картинку из детской книжки, чем на настоящую рыбу. Вроде чудовища, что нарисовал ребенок."

"Не думаю", ответила она. "По крайней мере, я не помню, чтобы о такой кто-нибудь рассказывал."

"Ты понимаешь, что происходит? Это место изобретает новые способы убивать нас. Здесь становится все хуже."

"Мне все равно, что ты говоришь, я не поеду!"

Молчание клином пало между нами.

"Что ж, я так и думал", сказал я.

"Я тоже." И через пару секунд она добавила: "Я не хочу, чтобы ты уходил."

Я устал спорить и не стал отвечать.

"Может, если б ты подождал еще немного", сказала она. "У нас есть еще год до того, как фриттеры явятся снова. Может, если б ты дал мне привыкнуть."

"Я так и делал. Пару часов назад я сидел с Ойлисом с нашими лесками в зеленой воде, а потом что-то вырвалось из ада и забрало его. Похоже, ничто уже не изменит моего решения уйти после такого зрелища, но сейчас я здесь с тобой, во все твоем уюте, и мне кажется, я могу снова сбиться на старый путь. Но это не значит, что именно так я и должен поступать." Я похлопал себя по голове. "Вот эта часть приказывает мне уматывать. Никогда прежде я не прислушивался к собственному разуму, всегда шел за своим сердцем, и все это лишь глубже хоронило меня в дерьме."

"Я понимаю! Значит, вот кто я — глубокое дерьмо!"

"Мне не хочется тебя убеждать. Ты же знаешь, что я не это имел в виду. Тебе тоже надо прислушаться к собственному разуму. Если прислушаешься, то мы уберемся из этого проклятого места всего за час."

Она секунду смотрела на меня, потом легла на бок, лицом к стене из листьев.

"Энни?"

"Просто уходи", сказала она тонким голосом.

Я улегся рядом, но она сказала: "Нет! Я хочу, чтобы ты ушел, раз уходишь."

Я хотел успокоить ее, положив руку на плечо. Она дернулась и свернулась калачиком. Словно сто фунтов мокрого цемента налили в мой череп, но и его было недостаточно, чтобы заглушить яркую точку убежденности, призывающую меня уходить. Я поднялся с постели и начал запихивать одежду в свой рюкзак. Несколько раз я останавливался и пытался снова убедить Энни присоединиться, но она не слушала меня. Я двигался все медленнее — мне не хотелось оставлять ее. Но все же я продолжал собираться, пока не упаковал все свои вещи. Я надел рюкзак и встал, глядя вниз на нее.

"Вот как ты хочешь это сделать?", спросил я.

"Это ты так хочешь. Я просто лежу."

Я выждал несколько секунд, думая, что она смягчится. Наконец, я сказал: "Я люблю тебя, Энни."

Эти слова заставили ее вздрогнуть, но она продолжала молчать.

Гораздо тяжелее было покидать Энни, чем когда-то Айлин — у меня не было виски, чтобы облегчить мне дорогу. Слезы жгли мне щеки и я раз десять решал возвращаться. Но что-то заставляло меня шагать, и я спустился с дерева, вышел на каменистый участок берега и встал, разглядывая стену джунглей на другом берегу реки. Бобби Форстедт и его светловолосая панк-подружка сидели на камнях, скрестив ноги. Они заслонили глаза от солнца, пробившегося сквозь тучи, и уставились на меня.