Владислав Виногоров - Повстанец

— Ну, за меня, любимого, и за мой день рождения! — громко говорю я и делаю глоток. Вкус у пойла оказался именно таким мерзким, как я и ожидал. За десятилетия, с того момента, как я пробовал последний раз подобную дрянь, вкусовые качества ничуть не изменились. Какая гадость! Меня аж передернуло, но пора передавать бутылку по кругу — пусть остальные тоже отведают этой тараканьей отравы, не одному же мне страдать.

Я смотрю, как бутылка медленно переходит из рук в руки и по мере ее движения кривятся физиономии. Да, крайне сомнительное удовольствие в питии такого вина. Зато сегодня многие из нашей компании впервые попробовали алкоголь. Надеюсь, что большинству станет очень плохо и выработается стойкое отвращение к вину. Но знаю, что будет наоборот. Запретный плод, как говорится. Кстати, а что мы такое пьем? Бутылка как раз добирается до меня, и я поворачиваю ее этикеткой к себе. На этикетке изображен фужер, в который погружен апельсин. Ни фига себе! Апельсиновое вино? Это что-то новенькое. Но почему такой мерзко-знакомый вкус? А, вот оно что! На этикетке чуть ниже идет надпись золотистыми буквами: «Солнце в бокале». Теперь все понятно, никаких апельсинов там никогда не было. Это, оказывается, солнце так выглядит. Ну, если пить такую бормотуху, то солнце и с пятак показаться может. Пока я разглядываю бутылку, мои компатриоты начинают проявлять явные признаки нетерпения. Сомневаюсь, что им понравилось, но неписаные правила поведения требуют это изобразить. Вот они и стараются как могут. Получается посредственно, но громко.

— Санис! Не задерживай, всем же хочется!

Ни черта вам не хочется. С отвращением делаю еще один глоток и передаю бутылку дальше. Омерзительное пойло дает крайне неприятное опьянение. Вместо расслабления и легкой эйфории получается какое-то озлобление. Терпеть не могу такое!

Кто-то толкает меня в бок. Оборачиваюсь. Это Арнус. Естественно, бутылку открыть он не в состоянии. Машинально лезу за ножом, и рука промахивается мимо кармана. Ба, так я пьян. Всего от нескольких глотков паршивого вина. Что же будет дальше? Откупориваю вторую бутылку и передаю ее Арнусу.

Попойка сопляков в полном разгаре, так что со стороны мы должны представлять довольно противное зрелище. Разговоры идут ни о чем, а языки уже начали заплетаться. Скука наваливается на меня с новой силой. Неужели все это так и будет продолжаться? Изо дня в день и из года в год я буду наблюдать что-то подобное, а потом… А что потом? Институт, где преподает мой приемный отец Алус? Или опять академия? Опять наряды, опять залеты, опять…

— Ну и собачье же у тебя имя, Санис!

Очень интересно. Добрались до светлого состояния выяснения, у кого более собачье имя. И что прикажете делать? Свести на шутку, так посчитают трусом. А калечить я сегодня никого не хочу. Пока не хочу. Кстати, а кто это у нас такой тонкий ценитель чужих имен? Естественно, Пилус. Кому бы еще пришло в голову такое ляпнуть.

— Заканчивай, Пилус, у него сегодня день рождения, — пытается вступиться за меня Арнус, но эффекта это не дает никакого: Пилус слишком пьян и теперь хочет покуражиться.

— Срать я на его день рождения хотел! Не фиг тут всяким козлам с собачьими именами сидеть!

Понятно. Значит, придется драться. Интересно, этого придурка действительно раздражает мое имя или есть еще что-то, чего я не знаю? Так или иначе, но разбираться в этом будем позже. Сейчас я медленно поднимаюсь и пристально смотрю на отморозка. Он, конечно, выше меня на голову, но это его не спасет, даже наоборот — здорово помешает. И откуда у этих идиотов постоянное желание получить по физиономии?

— Повтори, гандон, что ты сказал? — Язык у меня слегка заплетается, да.и с координацией движений наблюдаются некоторые проблемы, но сейчас это помешать не должно.

— Чего? — взвывает фальцетом Пилус и кидается на меня с кулаками.

Примерно так я себе это и представлял. Уклоняюсь от прямого удара с правой и левой бью противника в солнечное сплетение. Сразу же после удара резко отскахиваю, чтобы дать себе возможность маневрировать, но обо что-то спотыкаюсь и лечу спиной на землю. Крайне неудобная позиция. Пилус пытается воспользоваться тем, что я упал, и прыгает на меня сверху. А вот это уже ошибка. Выставляю колено, на которое Пилус натыкается животом, сбрасываю с себя обмякшее тело, перекатываюсь, привстаю и наступаю противнику коленом на горло. Оказавшийся подо мной Пилус хрипит. Мгновение разглядываю его лицо, после чего начинаю методично обрабатывать его кулаками, стараясь, чтобы было не особенно заметно, что я левша.

На плечах у меня кто-то повисает. Оглядываюсь — это Арнус.

— Отвяжись! — рычу я Арнусу и пытаюсь его стряхнуть, но мой одноклассник вцепился в меня мертвой хваткой.

— Санис, прекрати! Убьешь же! — вопит он.

— Убью, — спокойно соглашаюсь я и продолжаю охаживать поверженного Пилуса левой.

— Тебя же посадят, дурак!

Это приводит меня в чувство. Бить я прекращаю, но колено с горла Пилуса снимать не спешу.

— Если ты, урод, — свистящим шепотом предупреждаю я Пилуса, — еще раз попробуешь сказать что-то насчет моего имени, я тебя убью. Ты понял?!

Пилус хочет что-то ответить, но не может — я слишком сильно передавил ему горло. Приподнимаю колено, встаю, а затем за ворот рывком ставлю на ноги побитого Пилуса.

— Пошел вон, сученыш! — ору я и даю Пилусу увесистого пинка, чтобы придать начальное ускорение. Противник быстро покидает поле боя, но, отбежав на безопасное расстояние, останавливается.

— Мы еще побазарим, Санис! — орет он. — Ты за все ответишь! И за это, и за Уклус.

Я обдумываю, а не догнать ли мне засранца и не проучить ли вторично, но он поворачивается и пускается бегом.

Представление окончено. Я отбираю у кого-то из ребят бутылку и делаю изрядный глоток. Мерзкое пойло заставляет непроизвольно дернуться, но в голове проясняется. Тут же начинает ныть левая скула. Когда я получил по физиономии — хоть убей не помню, но на ощупь там явно назревает некислый синяк. Впрочем, это меня сейчас волнует слабо. Поворачиваюсь к Арнусу, беру его за грудки, встряхиваю и, глядя в глаза, спрашиваю:

— Что этот козел говорил про Уклус? А ну колись!

Мы сидим около реки и дуем пиво из противно теплых бутылок. Арнусу пиво явно не нравится, но он всячески изображает из себя знатока этого напитка. Мне все равно. Апатия накрывает меня с головой, а пиво… пиво позволяет почувствовать, что я еще жив. Да, я жив и не растворился в этом сиреневом вечере.

— Ладно, мы одни, — говорю я Арнусу, — нас никто не слышит, никто не видит, и никто не знает, о чем мы с тобой говорим. Теперь — выкладывай!