Пол Андерсон - Танцовщица из Атлантиды

Олег перекрестился. Ульдин уколол палец и стряхнул несколько капель крови в огонь. Эриссу Рейд в темноте не разглядел.

Она приняла участие в последовавшем пире. Пировали с легким сердцем, передавая друг другу мехи с вином. Потом один из воинов встал, тронул струны лиры и запел:

Славный восстал Гиппиом, победивший злокозненных горцев,Тот, что селенья их сжег, а самих их стервятникам бросил,Женщин и злато добыл и главу вождя их, Скейдона.

Громко в руке его лук зазвенел и стрела полетела.

Остальные моряки под эту песню плясали на песке.

Когда ахейцы сели, встал Ульдин.

— Я спою вам песню, — предложил он.

— А после я, — сказал Олег. — Песню про странника, которого занесло так далеко от родимого Новгорода… — он икнул и стал тереть глаза кулачищем.

— Моя песня про степь, — сказал Ульдин. — Она поросла травой, а весной на ней алеют маки, словно кровь, и бродят жеребята на тонких ножках. Морды их нежнее щеки ребенка, и снится им день, когда они галопом поскачут догонять радугу…

Он запрокинул голову и запел на родном языке. И голос, и мелодия были на удивление нежными.

Рейд сел в стороне от костра, чтобы видеть все. Вдруг он почувствовал, что его тянут за рукав. Обернулся и увидел неясную фигуру Эриссы. Сердце его замерло. Он тихо, как мог, поднялся и вышел за ней из круга света на тропу.

Под деревьями было темно. Взявшись за руки, они на ощупь находили дорогу. Через несколько минут подъема перед ними была поляна. С трех сторон ее окружал лес. Светила луна. Рейд часто любовался ею на корабле, перед тем, как уснуть. Но тут было настоящее волшебство. И луна, и звезды отражались в зеркале моря. Звезды были и в траве, и на камнях — это сверкала роса. Воздух был теплее, чем на берегу, словно лес согревал его своим дыхание. Остро пахло прелой листвой. Негромко прокричала сова. Между камнями, поросшими мхом, жужжал ручей.

Эрисса вздохнула:

— Я надеялась, что для разговора мы найдем как раз такое место, освященное Ее близостью.

Этого момента он все время боялся, но сейчас ощутил в ней полную покорность судьбе — покорность, лишенную и печали, и радости.

Она расстелила плащ. Оба сели лицом к воде. Пальцы Эриссы коснулись бороды Рейда. Он увидел ее улыбку.

— С каждым днем ты все больше походишь на того Дункана, которого я знала, — прошептала она.

— Так расскажи мне, что с нами было, — попросил он.

Эрисса покачала головой.

— Я не все помню, особенно ближе к концу — какие-то обрывки, все в тумане… Рука, которая гладит меня, тихие слова… И колдунья, та, которая заставила меня заснуть и все забыть, — она всхлипнула. — Конечно, это было милосердием, если подумать, какие ужасы ожидали меня потом. Если бы и это «потом» так же затерялось в тумане.

Она больно стиснула его руку.

— Мы сели в лодку — Дагон и я, — и решили плыть к восточным островам, искать убежища в одной из колоний кефту. Но из-за грозовых туч, дождя и пепла не видели ни солнца, ни неба, и даже море кипело от боли, а потом поднялся ветер, и мы стали беспомощны. Только удерживали лодку на плаву. Когда стало потише, мы увидели корабль. Это были троянцы. Они испугались окутавшей все тьмы и повернули домой. И они взяли нас в рабство.

Она перевела дыхание. Рассказ разбередил душу. Рейду тоже стало не по себе, он по привычке достал трубку и табак.

— Того, кто купил меня, звали Мидон. Он был ахейской крови — представляешь, ахейцы уже и до Трои добрались — но не худший из хозяев. И Дагон был со мной — упросил Мидона купить и его. Так мы оказались вместе. Я помню, как ты, Дункан, прощаясь, велел Дагону заботиться обо мне. И ты все еще отрицаешь, что бы бог?

Когда родился твой сын Девкалион — а я всей кровью чувствую, что он твой, — я дала ему это имя потому, что оно начинается с той же буквы, что и твое. К тому же я поклялась, что он станет родоначальником племени. Значит, он не должен вырасти в рабстве. Я ждала еще целый год, все рассчитала и готовилась. Дагон тоже набрался терпения — я доказала ему, что такого веление судьбы. Мы бежали, я несла Девкалиона на руках. На прощанье я хотела перерезать горло дочери, которую родила от Мидона, но не смогла — такая крохотная была она в своей колыбельке. Надеюсь, она хватила горя с таким папашей.

Мы добрались до места, где спрятали лодку и припасы, и тронулись в путь. Собирались плыть к Додеканесу — там колония кефту. Но ветер отнес нас на север и прибил к побережью Фракии. Здесь мы прожили несколько лет среди диких горцев. Приняли нас хорошо, потому что мы одаряли их вещами, украденными у троянцев. Потом Дагон стал большим человеком, потому что умен и владеет многими искусствами и ремеслами кефту. А я, простая жительница Атлантиды, никакая не жрица, учила их поклоняться Богине и Астериону, и это им пришлось по душе. А они, в свою очередь, приняли меня в союз колдуний. Тут я, помимо иных умений, научилась искусству врачевания, неизвестному в Греции и на островах, — я знаю травы и заклинания, умею вызывать Сон. Так что не злой бог привел нас во Фракию. Должно быть, это та судьба, которую ты мне предсказал.

Наконец мы разбогатели и смогли заплатить торговцам из Родоса за проезд на их корабле. А на Родосе у меня нашлись родственники и помогли нам начать жизнь сначала.

Но той девушки, которую ты любил, Дункан, больше нет.

Наступило молчание. Пела вода в ручье, сова пересекла лунный диск. Дункан сжал руку Эриссы.

— Я вовсе не тот бог, которого ты помнишь, — сказал он наконец. — И не был им никогда.

— Значит, бог использовал твое тело, а потом покинул его. От этого ты мне не менее дорог.

Он отложил трубку и сказал:

— Постарайся понять. Мы все перенеслись назад во времени. И ты тоже. Но я уверен, что та девушка, которой была ты, живет сейчас в Атлантиде, которая еще не погибла.

— И не погибнет! — голос ее зазвенел. — Так вот зачем мы посланы сюда, Дункан: чтобы предупредить и спасти мой народ.

Он не нашел ответа.

— Как я тосковала по тебе. Ты мне снился. Я сильно состарилась, милый?

Кто-то другой, а не Рейд, ответил:

— Нет. И никогда не состаришься.

А сам подумал: «У тебя было несколько интрижек, о которых не стоит рассказывать Пам. Боже! Ведь Пам родится через три-четыре тысячелетия, а Эрисса здесь, и она прекрасна…»

Но это думал уже не он, а какой-то незнакомец, заброшенный сюда из несуществующего завтра. А сам он был как раз тот, который шептал нежные слова.

Эрисса приняла его, смеясь и плача.

9

Эгей, царь Афинский, был некогда сильным человеком. Ныне же годы выбелили его волосы, мышцы на крепких костях одрябли, глаза затуманились, пальцы скрючило артритом. Но на своем троне он восседал с достоинством и не выказывал испуга, держа в руках полушария ментатора.