Фредерик Пол - Проклятие волков

«Не разрешаем?» Почему-то это слово раздражало; почему-то его надпочечники начали сокращаться.

— Не разрешаем! У нас есть некоторые подозрения, а наверняка мы знаем, что иногда во время Медитации люди исчезают. В разговорах Овец о Перемещении достаточно правды. Мы не хотим исчезать. Не погружайся в Медитацию, Тропайл. Слышишь?

Но позднее он вынужден был поспорить по этому вопросу. Он выбрал минуту, когда Хендл был не занят, вернее, не занят настолько, насколько было возможно для этого человека. Все взрослое население колонии было на площадке, которую они использовали как учебный плац; когда-то это было «футбольное поле», как сказал Хендл. Они занимались строевой подготовкой, которая проводилась регулярно два раза в неделю; лишь небольшая плата за то, что живешь среди свободных и прогрессивных Волков, а не скучных, теплокровных Овец. Тропайл очень запыхался, но бросился на землю рядом с Хендлом, затаил дыхание и проговорил:

— Хендл, насчет Медитации.

— Что такое?

— Ну, может быть, ты не совсем понимаешь. — Он подыскивал слова. Он знал, о чем он хочет сказать. Как может быть плохо то потрясающее ощущение, которое возникает, когда чувствуешь Единство? И в конце концов, Перемещения настолько редки, что вряд ли стоит принимать их во внимание. Но он не был уверен, что сможет разъяснить это Хендлу таким образом. Но попытался:

— Хендл, когда Медитация удачна, ты — одно целое со Вселенной. Понимаешь, что я хочу сказать? Это чувство ни с чем не сравнимо. Этот покой, красоту, гармонию, спокойствие невозможно описать.

— Это самый дешевый в мире наркотик, — фыркнул Хендл.

— Послушай, на самом деле…

— И самая дешевая в мире религия. Разорившимся идиотам не по карману золоченые идолы, поэтому они созерцают свои собственные пупки. И только. Им не по карману спиртное. Они даже не могут позволить себе напрячь мускулы, чтобы глубоко вздохнуть и основательно провентилировать легкие, чтобы дойти до состояния кислородного опьянения. И что же остается? Самогипноз. Ничего больше. Это все, на что они способны, этому они и учатся, это они считают приятным и полезным, и все довольны.

Тропайл вздохнул. Хендл так упрям. Неожиданно ему в голову пришла мысль. Он приподнялся на локтях.

— А не забываешь ли ты кое о чем? А как же Перемещение?

Хендл сердито посмотрел на него.

— Это как раз то, чего мы не понимаем.

— Но, наверняка, самогипноз не объясняет…

— Наверняка объясняет, — зло передразнил Хендл. — Хорошо. Мы не понимаем всего этого и боимся. Но, умоляю, не говори мне, что Перемещение — это высший Самопроизвольный Акт, Полное Отрицание Двойственности, Соединение с Брахм-Землей и прочую чушь. Ты не знаешь, что это такое. Мы тоже. — Он начал вставать. — Мы знаем лишь то, что люди исчезают, а мы этого совсем не хотим. Поэтому мы не медитируем. Ни один из нас, включая тебя.

Глупость вся эта муштровка сомкнутого строя. Разве можно победить недосягаемую Пирамиду в Гималаях обходным маневром с флангов?

Но не совсем глупость. Муштровка и рацион в три тысячи пятьсот калорий в день способствовали тому, что тело Тропайла обрастало мускулами, мясом, а мозг при этом сохранял живость. Он не утратил дар быстро воспринимать все вокруг, своей энергии, всего того, что отличало Волков от Овец. Но в нем появилось и новое чувство. Счастье? Ну, если счастье — это сознание цели и надежды на то, что эту цель можно достичь, тогда счастье. Никогда раньше в своей жизни он не испытывал этого чувства. Всегда лишь секреция надпочечников была причиной того, что он добивался превосходства, это прошло или почти прошло, потому что было позволено в том обществе, в котором он жил сейчас.

Глен Тропайл пел, когда работал на тракторе, вспахивая оттаивающие поля Джерси. И все же слабое сомнение оставалось. Отряды против Пирамид?

Тропайл остановил трактор, убавил обороты двигателя и вылез. Было жарко, стояла середина лета пятигодичного цикла, навязанного Пирамидами. Настало время немного отдохнуть, а может быть, и перекусить.

Он присел в тени дерева, как это делают фермеры, и развернул сэндвичи. Он был лишь в миле от Принстона, но можно было подумать, что он в преддверии ада. Кроме него, не было ни души. Овцы не подходили близко к Принстону — так уж «получалось», специально. Он уловил какое-то движение, но когда встал, чтобы разглядеть получше, что там, в лесу, на другом краю поля, все исчезло. Волк? Настоящий волк? Но это мог быть и медведь. Ходили слухи о волках и медведях в окрестностях Принстона. И хотя Тропайл знал, что большая часть слухов прилежно распространяется людьми, подобными Хендлу, он знал также, что частично они верны.

Поскольку он уже стоял, он набрал соломы из «прошлогодней» в рост человека травы, набрал под деревьями палок, соорудил небольшой костер и поставил кипятить воду для кофе. Затем он сел и в задумчивости стал есть сэндвичи.

Возможно, это и было повышением — переход из детского садика на работу в полях. Хендл обещал место в экспедиции, которая откроет, быть может, что-нибудь новое, великое и полезное о Пирамидах, но это еще могло и сорваться, потому что экспедиция отнюдь не была готова.

Тропайл задумчиво жевал сэндвичи. Почему же работа по подготовке экспедиции так далека от завершения? Было абсолютно необходимо попасть туда в самую теплую погоду — в любое другое время года Эверест был неприступен; поколения альпинистов доказали это. А это самое теплое время быстро уходило.

Охваченный неприятным чувством, он подбросил еще несколько веток в костер и задумчиво уставился в котелок с водой. Пламя достаточно жаркое, рассеянно заметил он. Вода почти кипит.

На полпути к краю света, Пирамида в Гималаях почувствовала, услышала или определила на вкус разницу.

Вероятно, высокочастотные импульсы, которые издавали непрерывное би-би-би, сейчас стали издавать би-бип, би-бип. Может быть, электромагнитный «вкус» инфракрасного был сейчас чуть-чуть приправлен ультрафиолетовым. Словом, каким бы ни был сигнал, Пирамида его узнала.

Часть урожая, за которым она ухаживала, был готов для сбора.

Распускающийся бутон имел имя, но Пирамидам нет дела до имен. Человеку по имени Тропайл тоже не было ведомо, что он созревает. Тропайл знал лишь то, что впервые почти за год ему удалось уловить каждую стадию из девяти совершенных состояний закипающей воды в их самой идеальной форме.

Это было как… как… это было ни с чем несравнимо, и никто, кроме Наблюдателя за Водой, не мог понять этого. Он наблюдал, он оценивал. Он уловил и поглотил мириады тончайших оттенков времени, меняющейся прозрачности, изменения звука, распределения кипения, слабого, слабого запаха пара.