Александр Громов - Защита и опора

— Да, но не в таком же количестве!

— Количество довольно большое, не сомневайтесь. И потом, что мы знаем о размерах Плоскости? Кто сказал, что она не имеет границ? Кто видел эти границы? Может, это все байки. Может, на Плоскости умещается всего-то полсотни феодов, откуда я знаю? Из дальних мест сведения не доходят. Я знаю своих соседей. Знаю, что за ними есть какие-то другие, и только. А дальше?

— Гм. А что, по-вашему, может лежать дальше? Край Плоскости?

— Да не знаю я! Но если Плоскость невелика, то и людей сюда попадает немного.

Георгий Сергеевич обезоруживающе улыбнулся, и Фома сейчас же почувствовал, что его раздражение — законное, между прочим! — исчезает без следа. Трудно с этими интеллигентами, ликбез им все время нужен, не знают, видите ли, что такое «подснежники», и прочих элементарных вещей, а поди ж ты — слушал бы их и слушал. Пусть даже они несут по незнанию полный бред. С кем еще и почувствуешь себя человеком, как не с ними? Ведь не с Юсуфом же. И уж подавно не с той семейкой, что возмущалась развалюхой-коттеджем. С ними нельзя ощутить себя человеком — можно только феодалом, и, положа руку на сердце, обычно этого хватает…

То-то и оно, что «обычно», а не всегда.

— Ну хорошо, — сказал Георгий Сергеевич, не дождавшись от Фомы ни аргументов, ни откровений. — Каким способом люди попадают на Плоскость прямым переносом или дублированием, — вопрос все-таки не главный. Главный вопрос, по-моему, вот какой: зачем они сюда попадают? Ненаучный вопрос, я понимаю. В физике нет понятия «почему»… И все-таки я спрашиваю: зачем? Кому это надо?

— Законам природы.

— Да ну? Что-то мне неизвестны такие законы.

— Законам местной природы, — уточнил Фома. — Свихнувшимся местным законам. Вот и все, и нечего тут голову ломать.

— Почему же ломать? Упражнять!

— Ломать, ломать. Причем без толку. Ответа все равно не будет. Георгий Сергеевич всплеснул руками.

— Да какая мне, скажите на милость, разница, будет в конце концов получен ответ или не будет! — внезапно закричал он петушиным фальцетом. — То есть, тьфу, мне, понятно, хотелось бы знать ответ, но если даже я никогда его не узнаю — так что же?! Махнуть рукой? Жить неизвестно зачем, копать огород, кушать вкусные оладьи — кстати, спасибо вам за них — и это все? Употребить остаток жизни на животный идиотизм? Извините, мне этого мало! И вам! — Тонкий костлявый палец уперся в феодала. — И вам тоже этого мало, да-да, я знаю! Уф-ф! — Георгий Сергеевич задохнулся, замахал руками и, отдышавшись, сбавил тон. — Простите меня, Игорь, друг мой… Не сдержался. Но и вы хороши! Вы же не животное, вы человек, это сразу видно. Вы ведь не думаете всей той чепухи, что сейчас наговорили, я уверен. Вы мне просто оппонируете, не так ли? Подход «от противного». Я должен был сразу понять. Виноват. Гм.

Фома лишь похмыкал в ответ. Что тут было сказать? Удивляюсь, мол, как вы еще не устали биться лбом об эту стену?.. Он не устанет. И не поймет вопроса.

— И вот я хочу спросить, — как ни в чем не бывало продолжал Георгий Сергеевич, — наше появление здесь и вообще существование Плоскости — это следствие каких-то неведомых нам объективных законов природы или же чья-то осознанная воля? Допустим, даже не воля, а прихоть. Все равно. Вы знаете, в последнее время я склоняюсь в пользу именно такого предположения. Гм… Это не значит, что я уверовал в Бога. Впрочем, что такое Бог — вопрос чистой философии. Для инков конкистадор верхом на лошади был двухголовым богом. Для нынешних землян роль бога может с успехом выполнить какой-нибудь шибко продвинутый пришелец-инопланетянин. Вы чувствуете, куда я клоню? Если речь идет о законах мироздания, то мы бессильны что-либо изменить. Но если Плоскость — дело рук некоего сверхразумного и могущественного существа, то… мы ведь можем попытаться найти его и договориться, не так ли?

— Угу, — угрюмо кивнул Фома. — Договаривались муравьи с этим, как его… муравьедом.

— Ну почему же с муравьедом? Игорь, друг мой, разве нас едят?

— Лучше бы ели, — буркнул Фома. — Как в «Войне миров». Было бы ясно, что делать: сопротивляться. Подойти на выстрел и размазать гадов. Не выйдет — бациллой их, и все дела.

— Вот! — поднял кверху палец Георгий Сергеевич. — Главное вы уловили: подойти! Только не на выстрел, а на дистанцию, с которой нас услышат. И попытаться наладить контакт.

— Ну хорошо, хорошо. Попытайтесь.

— Легко вам говорить. Что я могу один, да еще сидя в этом — уютном, не спорю — оазисе? Обрасти мхом?

Фома чертыхнулся про себя. Вот, оказывается, к чему вел разговор старый учитель! Надоело ему сиднем сидеть, видите ли. Устроился, как у Христа за пазухой, а недоволен. Ну что ж, путь никому не заказан, вот она Плоскость, перевали через холм и иди…

Только потом не жалуйся.

А если даже умудришься уцелеть, все равно все без толку. Ответа не найдешь. Нет его на Плоскости.

— А вы, Игорь, не хотите попытаться?

— Договориться с этим?.. — Фома зло хохотнул. — О чем? Здесь даже мухи не летают. Комар не прозвенит. Слепень не укусит. Ладно, допустим, я его нашел, этого вашего бога-инопланетянина, и что дальше? Ну вот скажите, как я с ним договорюсь, когда я ненавижу его и все его дела?! Он жизнь мне поломал! И каждый на Плоскости так думает. Ну и зачем вашему продвинутому нас слушать? Что он от нас услышит хорошего?

— М-м… может быть, просьбу?

— А то его, бога местного, не просил никто! Ха!

— Но ведь без персонификации?

— Без чего? — переспросил Фома. — А, понял. Да нет, чепуха все это. Точно. У вас ножницы еще целы? Ну те, которые я приносил. Для стрижки.

— Целы, а что?

— Давайте я вас постригу. А потом вы меня оболваните. Я оброс.

Георгий Сергеевич поморгал.

— Хорошо, — сказал он. — Как хотите. Стричь так стричь. Я вижу, вы сейчас не в настроении вести философские споры. Я все понимаю. У вас проблема: чужак этот странный…

— У меня полно проблем.

— Но эта — первейшая?

— Вот именно.

— Понимаете ли… — начал было Георгий Сергеевич и замолчал. В великом изумлении вонзил куда-то в пространство длинный тощий палец.

— О!

— Что такое? — Фома вскинулся. Свежий, отдохнувший и готовый к любым неожиданностям. Боец. Феодал. Мышцы — пружины, настороженный взгляд исподлобья.

— Человек, — в великом изумлении произнес Георгий Сергеевич, указывая на вершину холма.

Быть может, он говорил что-то еще, пораженный до глубины души видом единственного за три года человека, если не считать феодала, но Фома уже не слушал. Проверяя на бегу, не выпал ли из-за пояса пистолет, он штурмовал песчаный холм в лоб. Песок лавинами срывался из-под ног. Перегиб склона скрыл человеческую фигуру. Уходит? Фома наддал. Его не пугало соображение, что чужак может быть вооружен и настроен враждебно. Жить на Плоскости и не рисковать — такого в природе не бывает… даже в местной свихнувшейся природе. Только бы чужак не ушел из-под носа…