Сергей Калашников - Маленький ныряльщик

Со второй попытки попал. В аккурат через неделю. На этот раз стрелял с пятидесяти метров. Крепко меня тряхнуло, хотя я и отползал задним ходом. После этого у меня больше не было ни мишени, ни ракетного пороха, ни динамита. Вот и всё. Решена задачка. Оставалось почитывать газеты и, если Степан Осипович не пригласит меня на войну, отправиться туда лично.

Кстати, к этому моменту с финансами у меня дела обстояли плачевно. Пожертвований на подводное плавание давненько не случалось, а жалование учителя быстро расходуется при постоянных расходах на оплату заказов, то на такие финтифюшки, то на этакие. Тем более, что никто больше никаких скидок мне не делал.

К затее моей все привыкли и мода на потаённое судно прошла. Чудак-изобретатель сделался частью местной жизни, понятной и давно всем знакомой достопримечательностью. Дела кабацкие у моих хозяев шли ровно и о "ликвидации бизнеса" речи не шло. Макар продолжал считать, что тому причиной небольшие оригинальности в меню и необычный репертуар музыкантов, и продолжал относиться ко мне как к родственнику, присутствие которого весьма пользительно.

К слову, отношения действительно у нас действительно сложились тёплые. Я ведь, если меня о чём-то не спросят, крайне редко открываю рот. Говорю "здрассте" и "спасибо" и не забываю отпустить краткий одобрительный эпитет, если кто чем похвастается. Ну а когда помочь нужно -- тут уж без спросу действую. Так что и стол, и дом мне решительно ничего не стоят.

Едва река покрылась льдом, лодку затащили обратно в мастерскую. Я приводил её в порядок -- в основном это касалось внешних поверхностей. Зашкурил повреждения, заново покрыл растворённым в бензине каучуком, осмотрел все "механизмы". Редукторы из шестерней от дрелей меня больше всего беспокоили, их и сменил, а то износ зубьев стал уже заметным. Устроил ревизию подшипникам. Все они построены на скольжении, так что изнашиваются.

Закончив с лодкой, принялся за изготовление торпед. Как раз жалование выдали и стало возможно заказать детали для автоматов глубины -- не всё я своими руками умею. Пришло письмо от Степана Осиповича, но не из Питера, как раньше, а из Севастополя. Перевели его на новое место уже с месяц как, поэтому, будучи в хлопотах, не мог он ответить на мои письма, где я ему регулярно отписывал про свои достижения и неудачи.

Всё в жизни было тихо, и я наслаждался покоем провинциального городка. Если память мне не изменяет, для этой эпохи характерен обычай не начинать войн зимой. Так что на спокойные новогодние праздники и масленицу я рассчитывал. А уж что дальше случится и в каких датах -- хоть убейте, не помню. А только с приходом тепла по зову ли Степана Осиповича, по собственной ли воле, мне придётся отсюда уехать. Как? Там видно будет.

Глава 6. Не стоит, право, огорчаться

- Юнкег! Что тут, чёгт побеги пргоисходит?! - это мне. Нет больше поблизости ни одного юнкера -- точно знаю. И вообще ни одного здравомыслящего человека в округе сейчас не отыскать. Я снаряжаю боевой отсек торпеды динамитом. Остальные -- боятся, прячутся и следят за тем, чтобы никто мне не помешал.

Говорящий находится за моей спиной, и ничего, кроме яростного "Тсс" я себе позволить не могу. Брусок плохо заходит, и всё внимание сконцентрировано в кончиках пальцев.

Спокойно "досылаю" шашку. Вот, теперь всё плотно и устойчиво. Оборачиваюсь.

У входа в сарай стоит юный румяный мичман, пухленький и очень милый.

- Нугин? Ггаф? - вырывается у меня непроизвольно.

- Откуда знаешь? - парнишка вздрагивает от изумления.

- Так я пгав, или непгав? - неожиданно возникшая аналогия со сценой из фильма Гусарская баллада" несёт меня по запомнившемуся тексту. Вот похож человек на того героя, что пытался испортить карьеру Шурочке Азаровой, хотя и моложе его, наверное втрое.

Юнец багровеет от злости и заезжает мне кулаком прямо в морду. Вяло так, с ленцой. Собственно, руку его я перехватываю, вупучиваю глаза и шиплю:

- Ударишь -- погибнешь, - смотрю как багровение переходит в вишнёвость, делаю полшага в сторону, и добавляю: - Динамиттт!!!

Признаки разума возвращаются на искажённое яростью лицо. Кажется, ребятам рассказывали о чем-то подобном там... где они учились.

Беру мальчика под локоток, осторожно разворачиваю, и мы на цыпочках покидаем помещение. Медленно крадёмся в сторону нужника и, едва до наших ноздрей доносятся соответствующие запахи, отпускаю конвоируемого. Кажется, он понял, что мы на верном пути и, полагает, что далее справится без посторонней помощи.

Не, ну я сражён наповал. Мичман Снегирёв уже спешит мне навстречу:

- Петр Семёнович! Простите великодушно! Он от берега прошел, а Тычкин не посмел остановить офицера.

- Не волнуйтесь, Роман Евгеньевич! Их светлость не успели убиться. Надеюсь вы не поспешили наказать Колюньку?

- Признаться, не до того было.

- Вот и хорошо, вот и славно, - знаю я цену этим... уродам. А что матросик-первогодок не посмел остановить расфуфыренное благородие, так не понял ещё толком, за что накажут, а за что чарку поднесут. - Похвали, что сразу побёг докладать, а за то, что не остановил, пожури ласково, без мордобоя. Вот и будет матросику наука.

Смотрю, как Снегирёв несется к посту оцепления и... меня отпускает. Не мальчик ведь я уже. Волнуюсь. А мне ещё крышку крепить.

- Ты, сын блудливой ослицы и... и... вшивого гиппопотама! Тебе было сказано, никого, не пускать, значит, хоть император, хоть мать родная -- умри, но останови. Шкуру спущю с подлеца! Впрочем, молодец, что доложил, но бежал, как беременный таракан.

Марш на пост! Да не туда, бестолочь, к сортиру! Нурина держи, пока господин юнкер не разрешит снять оцепление.

Как Вы уже поняли, юнкер -- это Ваш покорный слуга. Так нынче называют флотских вольнонаёмных... пардон, вольноопределяющихся. Ну для занятия офицерской должности оснований у меня нет, а возраст давно непризывной. Но и находиться в этих местах не нося формы военнослужащего крайне неудобно. Я ведь ясно сказал Макарову, что воевать намерен категорически, вот он и похлопотал, чтобы всё оформили соответственно.

Как я сюда попал? А как только снег лёг нормально, прибыла за мной группа товарищей, под руководством как раз мичмана Снегирёва. Письмо от Степана Осиповича привезли и забрали меня вместе с лодкой и всеми причиндалами к самому Чёрному морю. Товарищи, как Вы понимаете, были нижними чинами. Причём, не юноши, а люди с понятием. Уж больно складно всё у них получалось. Пока я выправлял у Ильи Николаевича бумагу, характеризовавшую меня с положительной стороны как добросовестного и прилежного учителя математики, они, считай, всё упаковали.