Полдень, XXI век, 2008 № 12 - Николай Михайлович Романецкий
«Не бери в голову, Умберто! — рассмеялся Питер. — Женушка моя изголодалась по ласке, сама полночи ворочается и мне заснуть не дает. А куда с таким животом? Там уже сын так пихается, что я чуть с кровати не слетаю!»
«Сын — это хорошо! — через силу улыбнулся Умберто. — И тебе помощник будет, и матери поддержка! Может, до самого твоего возвращения продержится — так вообще красота! И снова рядом будете!»
«Вот и я так считаю, — подхватил Питер. — На редкость все удачно получается! Так сколько тебя не беспокоить? — перевел он разговор на причину визита Умберто. — Неделю? Две?»
«Пока не знаю! — ответил Умберто. — По тому времени, сколько я ждал, — и десяти лет будет мало!»
Лусинда снова фыркнула. Питер даже ухом не повел в ее сторону.
«Ну, десять лет я тебе не обещаю, — он встал, вышел из комнаты и уже из коридора крикнул: — но на первые дни хорошее настроение могу гарантировать!»
Вернулся он с тяжелой корзиной, в которой звякнуло стекло, когда он поставил ее на стол перед Умберто.
«Здесь пара бутылок шампанского для Агаты и бутылка рома для тебя! Не обессудь: когда у меня сын родится — нарушу твой покой, позову! Хотя какой там у тебя покой будет!»
Умберто не стал отказываться от подарка, ведь сегодня у них действительно будет праздник. Он крепко пожал руку Питеру, поклонился Лусинде (она погрозила ему пальцем в ответ) и вышел из их дома.
У них ушел весь день, чтобы подготовиться к первой ночи. В отличие от инженера, он не внес никаких изменений в обыденный уклад. Не появилось у него газовой плиты — была обычная дровяная печь, и потому Умберто натаскал из кладовки столько поленьев, сколько входило в отведенный для них угол в кухне, забив почти до потолка.
Одну курицу Агата отварила, приготовив душистый легкий бульон, который можно будет пить прямо из глиняных кружек. Вторую курицу пожарила, охладила возле приоткрытого окна и переложила в эмалированную кастрюлю, плотно закрыв крышкой. Ее Умберто спустил в погреб, где мясо могло храниться по двое и даже трое суток. Туда же был спущен котелок с тушеными овощами, два кувшина свежевыжатого сока гуавы, собранный утром десяток яиц. Еще Агата напекла в духовке больших пресных лепешек, отчего весь дом пропах хлебом.
Они пообедали почти на ходу (на печи продолжал готовиться их сегодняшний ужин, завтрашний обед и несколько последующих трапез), сидя друг напротив друга и соединив на столе руки. Фуйжоаду[12], оставшуюся со вчерашнего вечера, они ели ложками, под конец уже через силу. Хлеб, лежавший на глиняном блюде посередине стола, тоже ломали вместе, протягивая разом к нему руки и разрывая пополам.
Сиесту они провели в постели, раздевшись донага. К полудню небо вновь стало затягиваться пеленой облаков, в доме, несмотря на раскрытые окна, было душно, а их тела, казалось, источали скопленный за годы внутренний жар.
Агата стеснялась мелких юношеских прыщей, высыпавших у нее на висках и плечах одновременно с наливанием груди и округлением бедер. Заставив Умберто задернуть в спальне занавески, она торопливо разделась, избегая поворачиваться к нему спиной, и поспешно нырнула в разобранную кровать. Когда к ней присоединился муж, ему показалось, что ее тело сотрясает озноб. Однако это была всего лишь нервная дрожь — она прошла после первого же поцелуя, длившегося целую вечность и не сумевшего напоить никого из них.
Она всегда была маленькой — и будучи девочкой и становясь женщиной. Умберто она не доходила и до плеча, но в постели различие в росте не имело значения. Было только жаль, что ее тело, которое он едва начал целовать, так быстро кончалось: десяток поцелуев на лицо с маленьким ртом, пять — на тонкую шею, по дюжине прикосновений губами к гладким ладошкам и голубым ниточкам вен на запястьях. Тяжелая, слишком быстро выросшая грудь потребовала больше времени, но зато мягкий живот закончился быстро.
И тогда он усложнил игру, быстро проскальзывая губами вниз и лишь касаясь ее тела кончиком языка, и медленно возвращаясь вверх. Он целовал нежную кожу внутренней поверхности бедер с бледным родимым пятном с монетку в одно сентаво под правой паховой складкой, и девичьи прыщики над лопатками которых она так стеснялась, и покрытую пушком заднюю поверхность шеи. Агата прыскала смехом от щекотки, но поднимала рукой длинные волосы вверх для его удобства и не пыталась сопротивляться.
Он зарывался носом ей в подмышки и жадно вдыхал ее настоящий запах — запах женщины, которая живет, работает, ест и потеет. Слизывал бисеринки пота с поясницы, уверяя шепотом, что «настоящие лесные олени обожают соль» и прекрасно зная, что Агата никогда в жизни не видела оленей иначе как на оттисках гравюр в старинных книгах. Он перецеловал каждый короткий пальчик на ее ногах и уделил должное внимание тонким лодыжкам и твердым коленям, скрывающим беззащитные ямочки на обратной своей стороне.
Он добрался до лона, столь знакомого по прошлым жизням, когда его ласкал и в него проникал Амбруаз Камон и Амилькар Гомеш, и столь неизвестного нынешнему Умберто Камоэшу. И он преодолел слабое сопротивление Агаты, потому что именно этого она от него ждала, и заставил ее разум покинуть голову, а наслаждение сгуститься в крестце. И взяв Евин ромб на ладонь, он повел Агату вверх по спиральной тропинке, проходившей сквозь белые, розовые, алые и багровые облака. Когда же она испугалась, что погибнет в одиночестве, лопнув изнутри, как кукурузное зерно в раскаленной духовке, он вернул ее в мир краткой болью присоединения и взорвался вместе с ней и внутри нее.
Они очнулись спустя несколько минут в звенящей тишине, и Агата, вывернувшись у него из подмышки, уперлась ладонями ему в грудь и в тысячный раз задала единственный тревожащий всех женщин мира вопрос:
«Ты меня любишь?»
«Люблю! — ответил он, пытаясь разглядеть ее лицо, настолько близкое, что расплывалось в неясное бледное пятно. — Ведь я каждый раз возвращаюсь!»
Она опустила голову ему на грудь.
«А я каждый раз тебя жду!»
Умберто шевельнулся, поправляя ее тело и укладывая его на себя полностью. Как желанна была эта тяжесть женского тела, едва вступившего в свой расцвет, еще не раскрывшегося полностью, застигнутого в скользящем шаге из вчерашней хруп кости в завтрашнюю силу! Он провел пальцами по узкой спине Агаты, свел руки на ее талии, дотянулся до подъемов, которыми начинались маленькие ягодицы.
Как странно, — подумал он, даже не подумал, а ощутил в одно длинное мгновение.
