Артем Абрамов - Чаша ярости: Мой престол - Небо

Он обнял за плечи Мари и Дэниса, все еще малость - или не малость, Петр не знал, - прибабахнутого, улыбнулся, подмигнул Петру... И исчез. И Мари исчезла. И Дэнис прибабахнутый.

Осталось Святое Святых, толпа Мастеров, обалдевший Кайафа и перепуганные коэны, закаменевшие левиты во Дворе язычников. И еще дальше - ослики у северных ворот, дом баронов Левенкур посреди пустыни...

"И что мне прикажете со всем этим делать?" - машинально подумал Петр.

И услышал в ответ:

"Иди домой, Кифа. Не думай ни о чем. История не помнит.чуда с исчезновением Мессии из Святого места, не помнит домов посреди пустыни, а левиты уже приходят в себя... Иди домой, Кифа, просто иди. Бог даст - все-таки Бог!- встретимся. Жизнь длинная, и тысяча лет в ней - как один день. Теперь тебя это тоже касается..."

"Как мы вернемся домой?"

"Что у тебя с сообразиловкой, друг? Ты - это я. Полностью!.. Другое дело, что я опять уйду вперед, но оставшегося тебе - сверх головы... Вернитесь в дом, оставшийся в пустыне. Представь его и всех в нем - во Франции. И все. Это теперь- твое умение: владеть бросками во времени. И еще - жить и жить..."

"А ослики?.."

"Кифа, о чем ты думаешь в такой момент? Ну отправь их потом обратно в город: прикажи - они пойдут, кому-то достанутся..."

"Ты уже ушел или еще рядом?"

"Пока я могу с тобой говорить. Но время заканчивается. Прощай, друг. Обними за меня Йоханана. Я люблю вас, очень люблю..."

Петр вышел из золотой двери, отодвинув рукой Кайафу, пошел к воротам Никанора, Мастера за ним потянулись. Потом ехали на осликах сквозь ночь. Потом собрались в доме, где обалдевший от страха мажордом ждал чего-то: то ли смерти, то ли спасения. Потом Петр представил себе мир, из которого они исчезли полночи назад...

И все исчезло, а возник парк, дом в парке, мягкий зеленый газон, исхоженные дорожки и холодное темно-синее небо над головой, усыпанное знакомыми звездами, среди которых, быть может, была и та, что освещала мир, похожий на Землю.

ЭПИЛОГ

ЗЕМЛЯ, 2160 год от Р.Х.

Жизнь продолжалась, как ни банально это звучит. Ничего не изменилось. Вот разве что один день в ней стал длинным-предлинным - как тысяча бесконечных лет. Или наоборот: бесконечная тысяча - как мелькнувший упавшей звездою день. Так или не так - время покажет. Его теперь у Петра - бесконечность...

Москва, июнь 1999 - октябрь 2000