Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
30
148…
129…
31
Голосование явно шло в пользу Овсянникова.
Салтыков устроился за резервированным столиком.
Отсюда далеко было видно во все стороны – и бассейн виден, и вольера с собачкой, внимательно и тревожно наблюдавшей за шумом огромного человеческого котла. Открыв меню в чудесном кожаном переплете (так только коллекционного Тургенева издавали), Салтыков увидел государственный герб и два коротких, всем знакомых росчерка под текстом Федерального закона «О государственном регулировании деятельности по организации и проведению особенных мер в создании и распространении объектов и мероприятий культуры и о внесении соответствующих изменений в некоторые законодательные акты».
В течение семи лет Салтыков, как обязательный член госкомиссии, внимательно перечитывал, изучал, правил эти строки множество раз, помнил их, как таблицу умножения.
Собственно, закону и полагалось стать такой таблицей умножения.
«Регулирование деятельности… организация и проведение особенных мер… Установление ограничений в целях защиты нравственности, прав и законных интересов граждан…»
Конечно, закон приняли не сразу.
Противников у него оказалось больше, чем думали.
К счастью (на взгляд Салтыкова), взрывная поп-культура мешала самой себе.
Отсюда и своеобразный итог: выделение семи специальных территорий, зон культуры (ЗК), предназначенных исключительно для «осуществления деятельности по организации особенных мер в создании и распространении мероприятий культуры, организации издательских дел, распространения, подписки, театральной деятельности и других видов указанной продукции». А также «выявления, запрещения и пресечения деятельности лиц, осуществляющих указанную деятельность без получения специальных лицензий».
Зон культуры на самом деле оказалось шесть; седьмую пока не определили – не все регионы сразу и охотно высказывались в пользу культуры.
ЗК-1 – Калининградская область,
ЗК-2 – Орловская,
ЗК-3 – Кавказский ЦИК,
ЗК-4 – Уральский округ,
ЗК-5 – Алтайский край,
ЗК-6 – Приморье.
Целая радуга нашивок.
«Срок действия ЗК не ограничен… Решение о ликвидации правительством ЗК не может быть принято до истечения 10 (десяти) лет со дня подписания закона… В случае, если в течение 3 (трех) лет с даты получения разрешения на осуществление деятельности по организации и проведению творческих дел в ЗК организатор не приступил к осуществлению деятельности по организации, данное разрешение аннулируется…»
32
За столиком в углу устроился академик Флеров.
Увидеть такого человека – как Большую пирамиду увидеть.
Лицо заквашенное, как фосфорит, глаза спрятаны под мохнатыми сердитыми бровями. Девяносто три года, почтенный возраст. На обязательную рабочую анкету: «Ваши планы на следующий год?» – академик в последние годы привычно отвечал: «Наверное, умру», но жил себе и работал, огорчая поклонников Овсянникова. «Всякая смерть закончится, – не раз утверждал академик Флеров, – когда женщины перестанут рожать». И хотя совершенно не верил в конец света, был готов к нему. Дома в Москве ждали академика молодая жена (пятьдесят три года) и семеро козлят, а он сидел в АлтЦИКе за отдельным небольшим столиком и с неудовольствием поглядывал на окружающих, на вольеру с собачкой, на облицованный розовым мрамором бассейн. Он сразу напомнил Салтыкову какое-то существо из мира животных, но существо серьезное, не из каких-то там смрадных.
В зале возник и распространился взволнованный шум.
К отдельному столику проследовал господин Овсянников, в темном фраке.
Он барственно кивал вправо-влево, а для компании сдвинули два больших стола, принесли недостающие стулья – привел он все же с собой некоторых выпестышей, и Мерцанова, как драгоценность, сверкала волшебными глазами.
Увидев Мерцанову, кто-то рядом с Салтыковым вспомнил еще одну историю о невероятных приключениях Свободного театра.
Однажды под Иркутском где-то слегла Мерцанова, скорее каприз, чем болезнь.
Замену великой актрисе с трудом, но все же нашли – провинциальная дебютантка, очень хорошенькая, но излишне впечатлительная. Шептались, что она случайная дочь заезжего актера, имя которого даже Овсянников произносил с уважением. Впрочем, на сцене новая Дездемона держалась приемлемо, и действие благополучно катилось к сцене убиения. Но тут волнение, страх… Кровать под балдахином… Черный, как голенище, Отелло вкрадчиво подходил к кровати… Медлил, вызывая в душах онкилонов и выпестышей мистический ужас… Потом резко отдернул шелковый балдахин, и в мгновенной тишине все увидели… ноги! Дездемона – неопытная, устрашенная собственным творческим взлетом – в кровати устроилась ногами не в ту сторону. Понятно, Отелло тут же задернул балдахин и (сам уже волнуясь) все так же вкрадчиво обошел кровать. А пока он шел, прикидывая сложившуюся ситуацию, провинциальная Дездемона тоже не дремала, сообразила, что лежит не в том направлении, и тихонько перелегла. И когда Отелло резко откинул балдахин, зал снова увидел ноги…
33
К столику Овсянникова подвалило раскрашенное помадой человекообразное существо – известный композитор, так о нем писали.
«Потанцуем, Муму?»
Салтыков вежливо отказался.
Звенел смех, счастливо звенели бокалы.
Счастливые, праздничные, полные ожидания голоса.
«На дискотеке в Варшаве Мерцанову пригласил на танец мускулистый мужчина. Расчувствовался, обняв великую артистку: пусть пани не пугается, он только что с зоны. Отсидел, вышел честный. Пани не должна падать в обморок, он всего только убил жену, падла она была. Я бы точно хлопнулась в обморок, а наша Мерцанова – божество, она само божество, нежность сладкая, тут же по телефону сообщила местной польской подружке: „Здесь один пан. Он холост!“»
Такие истории следовали одна за другой.
Каждый хоть раз видел на сцене Мерцанову.
Вот игралась, с любовью вспоминал кто-то, героическая драма – с тоской, торжеством, с чудесными ариями. За несколько часов до спектакля у местной примы (играли в Харькове) сел голос. Мэтр (Овсянников) впал в бешенство: билеты раскуплены, спектакль отменять нельзя. И тут, как по волшебству, возникла юная хористочка. О господи, она же всю жизнь мечтала об этой роли! Она поет, знает все тексты, готова отыграть спектакль без единой репетиции!
Овсянников махнул рукой и выпустил юное дарование на сцену.
Ротик прелестный, жесты поставлены, но пения нет, нет никакого пения, одни ничтожные звуки. Останавливать спектакль нельзя, ну никак нельзя, это
