Алексей Корепанов - На сияющих вершинах

- Одобряем!

- В общем, просим пивка, хотя бы к обеду, хотя бы по кружечке, завершил свое обращение Толик, вытер пот со лба и выжидающе посмотрел на Кубоголового, словно тот прямо сейчас должен был извлечь из-под своих одежд желтую цистерну с вожделенным напитком.

Кубоголовый как всегда остался бесстрастным, и Толик, потоптавшись немного, пошел к платформе.

- Как ты думаешь, дадут? - спросила Анна. - Я бы тоже не отказалась. Мы с девчонками в общежитии пили иногда, мальчики нам красивые такие баночки приносили. "Стэффл", что ли.

- Кто его знает? - ответил Белецкий. - Пейте пиво пенное... Хорошо бы, если бы прислушались к мнению коллектива. С их стороны будет просто некрасиво и, я бы сказал, неправильно не прислушаться к мнению трудящихся.

- Ох и язвочка же ты, Витюша, - нежно сказала Анна и ущипнула его за локоть.

Спустя некоторое время, подходя к привычно сервированному столу, на котором никакого пива не наблюдалось, Белецкий получил возможность ответить девушке.

- Язвочка - не язвочка, а все-таки очень далеки они от запросов народа. Пива им для народа жалко.

- Может, они просто его делать не умеют? - предположила девушка.

- Гады, - удрученно сказал Толик, обводя взглядом стол. - Кровь нашу пьют за спасибо. Ну ни хрена понять не могут, дятлы раздолбанные!

- Глас народа - глас божий. - Белецкий назидательно поднял палец. Не внемлющего гласу Божьему ждет возмездие. По-моему, касториане очень рискуют.

А вернувшись в свое жилище переодеться и немного поработать за письменным столом перед визитом к Анне, он обнаружил, что касториане вняли-таки гласу. На прикроватной тумбочке в спальне стояла обычная поллитровая темно-зеленая бутылка со знакомой этикеткой. Можно было подумать, что "Жигулевское" подвезли из ближайшего гастронома, если бы не одна деталь: горлышко было закупорено не стандартной жестяной пробкой, а полупрозрачной белой пленкой.

"Ну, черти, уважили, - думал Белецкий, сидя на кровати и с удовольствием потягивая прохладный приятный напиток. - Сегодня пиво дали, а завтра что давать будут по просьбам трудящихся?.."

...Появление пива стало главным предметом разговоров за ужином. Толик чувствовал себя героем, бурно радовался, шутил и тут же вместе с другими мужиками устроил экспресс-опрос на предмет выявления чудиков, что терпеть не могут "Жигулевское" и готовы отдать его истинным любителям.

- Живем, мужики! - радостно восклицал Толик. - Сегодня играем на пивко!

- Надо еще телевизор у них попросить, - заявила Маша, супруга Валерия Александровича. - Чтобы у всех желающих был телевизор, а то прозябаем, как в Африке.

"О, господи! - подумал Белецкий, глядя на радостно возбужденных людей, уминающих "холодец". - Неужели и телевизоры обеспечат?"

Сидящая рядом Анна прижалась к нему бедром и по спине Белецкого забегали приятные мурашки. Письменный стол и машинка могли подождать - еще будет время.

- Надо поставить вопрос о выходных, - басовито гудел сантехник Аркадий. - Нужно требовать хотя бы один выходной, мы же не нанимались ежедневно вкалывать.

- И чтобы картошечки с луком! - подхватил кто-то на дальнем конце стола. - И еще вареников!

- Огурцов маринованных...

- "Сникерса"...

- По две бутылки пива...

- А мне мой "москвичок", по поляне погасать!

"А ведь дадут, ей-Богу, дадут"... Белецкий не знал, откуда вдруг появилась у него такая уверенность, но что-то говорило ему: дадут. Каждому - по потребностям.

Возбужденный люд разбредался от стола, договариваясь о занятиях на вечер, группируясь по интересам, насытившийся и беспечный. Белецкого легонько хлопнули по руке и он обернулся. Киня-Халявщик осклабился, глядя мимо него, на Анну. Рядом стояли еще трое парней.

- Все солнышке зубы заговариваешь, журналист? Че ты девочку терзаешь?

Белецкий взглянул на Анну, задавая немой вопрос. И Анна поняла, и едва заметно кивнула, словно говоря: "можно".

- Почему ты решил, что я ее терзаю? - спросил Белецкий, весело глядя на туповатое лицо Халявщика. - Мы вместе терзаемся. Вот и сейчас идем терзаться.

Халявщик, судя по физиономии, слегка опешил, а потом растянул губы в улыбке и, кривляясь, поклонился.

- Ну, поздравляю, наконец-то! - Он развел руками, поворачиваясь к парням. - Пошли, ребята, нам здесь делать нечего. Тут уже забито. - И добавил, вновь адресуясь к Белецкому: - Так бы сразу и сказал.

- Извините, мальчики, - кокетливо сказала Анна и взяла Белецкого под руку. - Нам пора.

Ситуация разрядилась, парни отошли и все, казалось, разрешилось наилучшим образом. Однако у Белецкого остался в душе неприятный осадок, словно он поступил как-то не так.

...Впрочем, осадок незаметно растворился, когда вновь, теперь уже на берегу тихой морской бухты, Белецкий начал ласкать податливое и горячее молодое женское тело...

10

Спал он плохо, беспокойно, то и дело просыпаясь от непонятно откуда навалившейся духоты и с завистью прислушиваясь к ровному дыханию лежащей рядом Анны. Обрывки снов мелькали словно кадры старого кинематографа какие-то незнакомые лица, странные здания, длинные коридоры и лестницы, ведущие неизвестно куда. Он бежал по коридорам, поднимался и спускался по лестницам, то ли спасаясь от погони, то ли догоняя кого-то, падал в темноту, просыпался и вновь, как в трясину, погружался в очередной сон.

Вырвавшись из узкого коридора, он вдруг остановился, почувствовав, что впереди - невидимая преграда. Возникший ниоткуда Кубоголовый медленно подошел к нему и замер по другую сторону преграды. И Белецкий впервые услышал его голос, ровный, монотонный, негромкий, но отчетливый голос.

"Пришло - время - возвращения".

Кубоголовый исчез, и тут же загудел гудок, не обычный, а длинный-длинны-длинный гудок...

Белецкий, хватая воздух пересохшим ртом, вывалился из постели, потянулся за джинсами, все еще не в состоянии отделить сон от реальности. За распахнутым окном дома Анны распростерлась под светлеющим небом невесть из чего сотворенная морская гладь.

- Ой, что это он сегодня? - Девушка приподняла голову, испуганно слушая гудок, и внезапно гудок умолк, оставив звенящую тишину. - Мне такое сейчас приснилось... Будто он сказал, что нам пора возвращаться.

- Значит - пора, - сказал Белецкий. - Наше время истекло.

Открыв дверь, ведущую из жилища Анны в "трапезную", Белецкий окончательно убедился, что наступила пора перемен. Длинный стол исчез, и "трапезная" вновь, как когда-то давным-давно, стала аккуратной станцией метрополитена с белыми кафельными стенами и белым потолком. На месте выхода опять выросла глухая стена. Люди неуверенно, словно опасаясь чего-то, появлялись из-за дверей и останавливались, обводя беспокойными взглядами зал, превратившийся в станцию отправления.