Филип Фармер - Сказочный корабль (перевод М. Ахманова)
— Как!? Красавица из Венеции семнадцатого века, которая весь вечер строила вам глазки, будет очень разочарована.
— Вы утешите ее, барон, — сказал Сэм. Он отошел от костра, у которого сидели и лежали несколько десятков мужчин и женщин, и направился в сторону холмов.
В течение вечера он несколько раз испытывал соблазн увести венецианку в свою хижину, особенно, когда виски согрело его кровь. Но теперь полное безразличие овладело им. Кроме того, он знал, что будет мучиться чувством вины, если уложит Анджелу Сангеотти в свою постель. Такие повторяющиеся угрызения совести он испытывал здесь раз десять за последние двадцать лет — со всеми женщинами, которые становились его подружками. И теперь он понимал (хотя это и было странно), что будет чувствовать себя виноватым не только перед Ливи, но и перед Темах, исчезнувшей в водах Реки. Индонезийка была его верной спутницей на протяжении пяти лет.
— Как все это нелепо! — говорил он себе множество раз. — Никакими рациональными причинами нельзя объяснить это чувство вины перед Ливи. Мы так долго разлучены, что, пожалуй, стали совсем чужими. Слишком многое случилось с каждым из нас после дня Воскрешения.
Его чувства, однако, не подчинялись логике; он ощущал себя виноватым. По-видимому, такое состояние являлось вполне естественным для него. Человек в сути своей оставался иррациональным животным, действующим в соответствии со своим темпераментом и врожденными склонностями.
Итак, почему же я терзаюсь из-за вещей, которые не могут являться моими проступками?
Потому, что такова моя натура. Я проклят вдвойне. Первые атомы, столкнувшиеся на заре времен на Земле, породили цепь событий, что неизбежно привела к моему появлению здесь, на этой странной планете, среди толпы омоложенных стариков всех времен и народов. Она привела к этой бамбуковой хижине, в которой меня ждут одиночество и душевные муки.
Я могу убить себя, но здесь это бесполезно. Ты оживаешь через двадцать четыре часа в другом месте, но тем же самым человеком, который совершил этот прыжок вдоль Реки. Зная, что другой прыжок тоже ничего не решит и, скорее всего, сделает тебя еще более несчастным.
— Проклятые ублюдки с каменными сердцами! — вскричал он внезапно, грозя небу сжатым кулаком. Затем горько рассмеялся и сказал: — Но Они, наверное, так же не могут изменить свои жестокие души, как я не способен изменить себя. Вот в чем мы похожи.
Подобная мысль, однако, не уменьшила его желание отомстить неведомым существам. Он по-прежнему жаждал впиться зубами в руку, подарившую ему вечную жизнь — и вечные муки.
Его бамбуковая хижина находилась у подножия холма под огромным железным деревом. Хотя строение выглядело жалкой лачугой, оно, тем не менее, являлось несомненной роскошью в этой области, где каменные орудия для строительства домов были столь редкими. Люди, перенесенные сюда из различных мест долины, устроились пока в построенных на скорую руку шалашах. В долине росло около пятисот разновидностей бамбука, и некоторые гибкие породы можно было согнуть, не вырывая из почвы, и перевязать собранные в пучок вершины травяными веревками. Покрытые огромными листьями железных деревьев, такие временные жилища, похожие на вигвамы, служили убежищем во время дождя. Другие сорта бамбука, с твердыми прочными стволами, можно было расщепить на планки, пригодные для изготовления ножей; правда, их режущую кромку приходилось постоянно затачивать.
Сэм вошел в свою хижину, лег на топчан и закутался в несколько больших покрывал. Слабые звуки далекого пиршества у костров на берегу раздражали его. Около часа он беспокойно метался по постели, затем, поддавшись внезапной слабости, положил в рот кусок Жвачки Сновидений. Невозможно было предсказать заранее, какой последует эффект; он мог испытать экстаз, потребность в любви, ощутить уверенность, что все правильно и хорошо в этом мире, увидеть радостную пляску ярких многоцветных форм. Но не исключался и другой результат, и тогда жуткие чудовища прыгали на него из темноты, его мучали призраки далекой Земли, безликие дьяволы, порожденные в адском пламени, смеялись над его муками.
Он жевал тягучую массу, давясь слюной, и знал, что совершает ошибку. Но было уже поздно. Он продолжал жевать, пока перед ним не возник эпизод из его детства, когда он едва не утонул — и утонул бы наверняка, если бы его не вытащили из воды. Тогда я умер в первый раз, подумал он, нет, я умер сразу же, как родился. Странно, что мать никогда не рассказывала мне об этом.
Он увидел свою мать, лежащую на постели; ее волосы были растрепаны, глаза — полузакрыты, смертельно бледное лицо покрыто капельками пота. Доктор, в зубах которого была зажата сигара, трудился над младенцем — над ним, Сэмом. Углом рта доктор невнятно пробормотал, обращаясь к его отцу:
— На этот раз мне выпала нелегкая задача...
— Вам удастся спасти их обоих? — спросил отец.
У доктора были огненно-красные волосы, свисающие вниз рыжие усы и бледные голубые глаза. Его лицо выглядело странным и неприятным. Попыхивая сигарой, он сказал, усмехнувшись:
— Обычно я хороню свои ошибки. Но в данном случае вы зря беспокоитесь. Я спасу этот комок плоти, хотя не уверен, что это пойдет ему на пользу, и спасу ее тоже.
Доктор завернул ребенка в простыню и положил на кровать. Затем он уселся на шаткий стул и принялся что-то писать в маленькой черной тетради. Отец Сэма раздраженно сказал:
— В такое время вы могли бы повременить с записями.
— Я непременно должен отметить появление на свет вашего чада, — ответил доктор. — Я веду дневник, в котором регистрирую все души, которым помог узреть свет дня. Я намереваюсь написать историю младенцев, из которых получится что-нибудь порядочное. Если я способствовал появлению в этой юдоли слез хотя бы одного гения, то, полагаю, моя жизнь не прошла зря. В противном случае я потратил время и силы, занимаясь пополнением толпы кретинов, лицемеров и лжецов, которых и так немало в этом печальном мире.
Маленький Сэм захныкал, и доктор сказал:
— От звуков, которые он издает, не становится веселее, не правда ли? Он плачет так, будто появился на свет для того, чтобы все грехи мира легли на его крохотные плечи.
— Вы странный человек, — пробурчал отец. — Слишком злой, я думаю. И, несомненно, почитание господа нашего не входит в число ваших достоинств.
— Да, я приношу дань Властителю Тьмы,—сказал доктор.
Комната наполнилась запахами крови, табачного дыма и пота.
— Как вы хотите назвать его? Сэмюэль? Какое совпадение! Меня зовут так же! Два Сэмюэля, ха-ха! Бедняга, я не думаю, что ему суждена долгая жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});