Николай Трублаини - Глубинный путь

Мое любопытство в отношении того, кто из военных поддерживает Макаренко, было удовлетворено.

Шелемеха внезапно перевел разговор на другую тему. Он спросил Аркадия Михайловича, как здоровье Тараса Чутя.

- Мальчик выздоравливает, хотя выглядит очень плохо и говорить еще не может, - охотно ответил профессор. - К нему никого не пускают. Это Томазян, как мне кажется, распорядился, чтобы Тараса никто не видел.

- Когда же выяснится наконец, как он попал с поезда в больницу?

- Не знаю. Я сам этим очень интересуюсь.

- Когда можно будет с Тарасом говорить, вы, Аркадий Михайлович, позовите и меня.

- Хорошо.

Я обратился к профессору с той же просьбой и получил его согласие. Тем временем мы подъехали к гостинице, и я вышел из машины.

В гостинице портье сообщил мне, что меня ожидает дама. Очень удивленный, я быстро поднялся в приемную.

Действительно, в пустой приемной, повернувшись лицом к окну, стояла женщина. На ней было элегантное пальто из серого каракуля и такая же шапочка. По-видимому, она очень внимательно всматривалась в сумеречную темноту за окном, а может быть, глубоко задумалась, потому что обернулась только тогда, когда я подошел совсем близко и спросил:

- Простите, вы хотели...

Я не договорил. Передо мной стояла Лида Шелемеха.

- Да, Олекса Мартынович, у меня к вам просьба.

- Зайдемте ко мне.

12. РАЗГОВОР С ЛИДОЙ ШЕЛЕМЕХА

Не сняв пальто и не слушая моих приглашений присесть, Лида остановилась посреди комнаты. Светлые пряди волос, выбившись из-под шапочки, прикрывали ее ухо и щеку. Сильная электрическая лампочка освещала девушку, давая возможность видеть каждую черточку ее лица.

"Зачем она пришла, что случилось?" - думал я, но, не решаясь спросить, заговорил о заседании комитета.

В глазах Лиды блеснул интерес. Перебив меня, она спросила:

- Разумеется, Ярослав был там?

- Макаренко? Был.

Она прошлась по комнате и зажгла настольную лампу.

- Электричество режет мне глаза. Погасите, пожалуйста, верхний свет.

Я поспешил выполнить ее просьбу. Лида села в кресло и достала из сумочки конверт.

- Я прошу вас передать это письмо инженеру Макаренко. Я хотела послать письмо почтой, но не уверена, что оно до него дойдет.

Я был удивлен. Зачем ей передавать письмо? Ведь она могла поговорить с Макаренко, тем более что он живет в этой же гостинице и уже, вероятно, дома.

- Вас удивляет моя просьба? Я уезжаю на два месяца в Ессентуки. Мой поезд отходит на рассвете... А я уже десять дней не могу увидеться с Ярославом.

- Почему? - вырвалось у меня.

- Инженер Макаренко занят, - с иронией сказала Лида. - Десять дней назад он исчез, чтобы работать над своим проектом. Я думала, что сегодня он вернется к себе в гостиницу, но, оказывается, он снова звонил сюда, что еще несколько дней его не будет.

Для меня это было новостью. Правда, я знал, что Макаренко много работает, но о его исчезновении ничего не слышал.

- Это манера инженера Макаренко, - с горечью сказала Лида. - Свою работу он ставит превыше всего.

- Да, он много работает. Энергичный и настойчивый человек.

- Возможно... Когда он появится, пожалуйста, передайте ему письмо. Вы ведь соседи... И... я надеюсь, вы никому не расскажете об этом маленьком поручении.

- Обещаю, - торжественно сказал я.

Она отдала мне письмо.

Некоторое время мы молчали. Потом Лида встала и протянула мне на прощание руку. Я не знаю, что меня толкнуло на это, но у меня вырвалось:

- Лидия Дмитриевна, я перед вами виноват.

- В чем? - удивленно посмотрела она на меня.

Я помолчал, досадуя на свою несдержанность.

- У меня ваша сумочка... которую вы потеряли у моря...

Лида вспыхнула.

- Уверяю вас, никто об этом не знает. Я хотел ее вернуть, но не знал, чья она... Потом догадался... Мне очень совестно...

- Вы прочитали письмо, которое там было?

Я склонил голову. Последовало долгое молчание.

- Верните мне его, пожалуйста.

Пришлось вытащить из шкафа большой чемодан и достать из него сумочку, которую до сих пор я так старательно оберегал от чужого глаза.

Лида открыла сумочку, перебрала ее содержимое и вынула письмо.

Читала она его долго и внимательно. Сидя против нее, я видел, как менялось выражение ее лица. Наверное, это письмо было для нее очень ценным. Да иначе и быть не могло.

Я любовался Снежной Королевой, как называл ее Ярослав Макаренко. Правда, болезнь уже отразилась на ней, а может быть, и взаимоотношения с Макаренко сыграли роль. Я вспомнил слова Барабаша, что при диабете больному очень вредны острые душевные переживания, так как они ускоряют развитие болезни.

Лида дочитала письмо, сложила его и положила в сумочку, с которой пришла сюда.

- Вы не в претензии, что я забираю вашу находку?

- Лидия Дмитриевна!

- Я очень вам благодарна. В сумке, кажется, не было ни одного предмета, который указывал бы, кому она принадлежит. Итак, я не могу сердиться на вас за то, что вы прочитали письмо... Как вы ее нашли?

- Вы припоминаете вечер у моря накануне вашего отъезда с курорта домой?.. Я ждал вас тогда с этой сумочкой до полуночи, не читая письма.

- Откуда вы знали, что на следующий день я должна уехать?

- Я слышал ваш разговор с...

- ...с Юрой... Это вы сидели на скамейке, когда мы пришли на набережную?

- Я.

Девушка легонько вздохнула.

- Лидия Дмитриевна, что вас так волнует? Я вижу, в последнее время вы очень нервничаете. Неужели из-за нездоровья?

Болезненно улыбаясь, она посмотрела на меня:

- Вы дипломат, Олекса Мартынович. Я вспоминаю, как вы сравнивали меня с белой розой. К сожалению, я не знала тогда, что вы читали это письмо.

- Уверяю вас, я сказал это только потому, что чувствовал правильность сравнения, сделанного когда-то Ярославом Васильевичем.

- Я ни в чем вас не виню. Я вспомнила просто так. Вы хотите о чем-нибудь спросить меня?.. Но вы и так знаете больше, чем кто-либо другой.

- Позвольте мне быть с вами совсем откровенным. После того как я догадался, кто автор этого письма и кому оно адресовано, я узнал и много другого... Но совсем не все.

- Вы хотите знать все?

- Нет, простите. Хотя моя профессия и требует, чтобы я ко всему проявлял интерес, но в данном случае это было бы нечто большее, чем даже неделикатность. Просто я не понимаю, почему вы нервничаете, когда вам это вредно. И сержусь на вас за это.

- Иначе говоря, вы обвиняете меня?

- Если друг может обвинять.

Лида сдвинула шапочку и рассматривала светлое пятно на столе.

Я чувствовал себя неловко. Без сомнения, девушка считает, что я вмешиваюсь в дело, которое меня не касается и не должно касаться.

- Знаете, - неожиданно проговорила Лида, - я вам доверяю... Вам покажется странным... но нужно ведь с кем-нибудь поделиться своими мыслями... Я сама себя не понимаю. Может быть, вам удастся понять...