Александр Винник - Тайна доктора Хента

– Не может быть и речи. Мы, – я имею в виду учредителей Общества, – не верим в лояльность этих ученых.

– Тогда пусть это остается тайной для всех, – сказал Улисс. – Я никому ничего не скажу.

Обернувшись к сидевшей в кресле Лайге, он сказал:

– Все это я сделал для тебя.

– Ваша супруга достойна уважения, – заметил Чёрч. – Больше того, будь мое право, я назвал бы препарат ее именем – лайгамицин. Прекрасное название!

Лайга благодарно улыбнулась Чёрчу и выжидательно взглянула на мужа.

Необычайная суровость сковала лицо Улисса.

– Нет! – сказал он решительно. – Препарат, который должен сделать людей талантливыми и счастливыми, я назову милотицин.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

О первых месяцах жизни Люо лаконично, но точно рассказывают странички из дневника, который вел доктор Улисс Хент.

О языке ученых часто говорят со снисходительным пренебрежением, как о скупом, бесцветном, лишенном образов и ярких эпитетов…

Ну, что ж, нежным словам о цветущей магнолии и бледно-зеленых лунных ночах не дружить с математическими формулами и с предельно сжатыми, на тем не менее очень длинными и нелегко воспринимаемыми фразами философского трактата. Каждому произведению – свой стиль. Стиль ученого не заслуживает осуждения. Он краток, сух, но сколько подлинной страсти, какие чувства скрываются подчас в скупых строках труда ученого и, главным образом, между строк. То, что написано между строк, познаешь, только изучив жизнь и труд ученого, зная его быт, его радости и печали, успехи и неудачи.

Наука отнюдь не бесстрастна. Она не может быть бесстрастной, ибо наука – это творчество, горение, буря страстей, бездна человеческих чувств. Но, в отличие от писателей, призванных покорять души людей, люди науки обращаются к мозгу человека. Их язык должен быть как можно более краток и безусловно точен.

Поэтому мы и обращаемся сейчас к дневнику ученого.

Как у всех ребят, у Люо были пухленькие, словно перевязанные ниточками, ручки и ножки; круглое, совсем беззаботное личико, с черными, постоянно ищущими глазками; пучок шелковистых волос, торчащих на макушке. В общем, мальчик как мальчик. Но у него очень рано стало заметно необычное. Те места из дневника доктора Хента, где говорится об этом, мы приведем, а места, не представляющие интереса, опустим.

Итак, несколько выдержек из дневника доктора Улисса Хента.

10 февраля. Люо два месяца. Он лежит в люльке и бессмысленно глядит в пространство. В передней раздался звонок: кто-то пришел. Глазки Люо остановились. Он слушает? Я попросил госпожу Ричар выйти и позвонить. Опять то же. Люо застыл, как будто прислушиваясь.

12 февраля. Люо накормили, запеленали. Он лежит спокойно, видно, сейчас уснет. Раздался резкий звук: мать опрокинула стакан, и он ударился о графин. Люо повернул голову в ту сторону, откуда послышался звук. Надо узнать у педиатра, когда дети начинают реагировать на звуковые раздражения. Может быть, милотицин уже действует?

14 февраля. Люо плакал. Мать взяла его на руки, но он не успокаивался. Я сел за пианино, взял несколько аккордов. Люо неожиданно затих. Я перестал играть – он снова заплакал.

20 февраля. Госпожа Ричар, успокаивая Люо, запела какую-то однообразную песенку. И Люо вдруг начал тянуть «а-а-а, э-э-э». Не в тон госпоже Ричар, но одним тоном.

1 марта. Люо засыпает только под песню. Ничто другое не может заставить его лежать спокойно.

10 марта. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что у Люо появилось чувство ритма. Госпожа Ричар однообразно напевала: «а-а-а! а-а-а! а-а-а!» Люо повторяет за ней, соблюдая тот же ритм.

14 марта. Мать поет. Люо вторит ей звуками «а» и «э». В тон. Да, в тон! Госпожа Ричар уверяет, что он «берет» «фа» и «си» – основные ноты ее колыбельной песни.

10 декабря. Люо год. Сегодня в комнате завели патефон. Люо начал выбивать такт ручонками и пританцовывать.

7 февраля. Люо сидит на полу и играет. Он очень увлечен. Пробовал его отвлечь – безрезультатно. В соседней комнате заиграли на пианино – Люо бросил игрушки и побежал на звуки.

20 мая. Люо поет на мотив песни «Я иду к тебе», которую часто напевает госпожа Ричар.

5 июня. Люо очень любит музыку. Это уже не вызывает сомнения. Если кто-нибудь начинает играть или мальчик услышит радио, он тут как тут.

10 июня. Госпожа Ричар играла на пианино. Люо спокойно стоял и слушал. Как только мать начала песенку «Я иду к тебе», Люо обрадовался, захлопал в ладоши и начал в такт притопывать. Когда госпожа Ричар закончила игру, Люо потребовал повторить.

15 июня. Я попросил госпожу Ричар сыграть начало песенки «Я иду к тебе» правильно, а затем допустить диссонанс. Люо сразу уловил эго.

20 июня. Сегодня продолжали опыт. Госпожа Ричар сыграла начало песенки «Я иду к тебе» в обычном такте, затем неожиданно изменила такт. Люо немедленно остановил ее.

18 сентября. Мы пригласили профессора музыки Оддо Квинта. При нем повторили опыты с Люо. Оддо Квинт сказал:

– Если бы все это происходило не при мне, я не поверил бы.

Оддо Квинт взялся обучать Люо.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Чёрч не пожалел денег на рекламу. За десять дней до концерта Люо весь город был заклеен афишами и ослеплен световой рекламой. О предстоящем концерте удивительного ребенка сообщали все газеты. Репортеры не скупились на краски, описывая необычайные музыкальные способности трехлетнего дирижера.

Но то, что ожидало публику в концертном зале «Блим» – самом большом в столице Бизнесонии, – превзошло даже обещания рекламы.

К восьми часам вечера зал был полон до отказа. Чёрч распорядился отвести за счет дирекции три ряда для знаменитых музыкантов и репортеров самых влиятельных газет. Им были посланы именные приглашения.

Многие не скрывали своего недоверия:

– Очередной трюк!

– Нашли, наверное, лилипута и выдают его за трехлетнего вундеркинда!

– Говорят, что этот вундеркинд не знает ни одной ноты!..

Но вот поднялся занавес. Зал утих. Замолк разноголосый хор настраиваемых инструментов оркестра.

И вдруг на сцену в сопровождении господина Чёрча вышел… Кто бы вы думали? Вместо трехлетнего малыша появилась стодесятикилограммовая фигура старого джентльмена, при виде которого публика разразилась хохотом. Но шум улегся, как только зрители узнали толстяка.

– Господин Хапп! Мэр города! – пронеслось по рядам. И люди умолкли, не столько из уважения к представителю власти, сколько недоумевая: что могло заставить Хаппа появиться на сцене?

– Господа зрители! – произнес Чёрч. – Среди вас могут найтись люди, которые не поверят, что трехлетний мальчик способен дирижировать крупнейшим оркестром страны.