Борис Фрадкин - Пленники пылающей бездны

Дальше случилось такое, чего он и сам не ожидал от себя. Его пальцы потянулись к маленькой зеленой кнопке. Нет, это не Вадим, а кто-то посторонний решил остановить подземоход и повернуть его обратно.

Прежде чем Сурков успел нажать кнопку, чьи-то сильные руки схватили его за кисти и с такой силой рванули в сторону, что он не усидел в накренившемся кресле и оказался выброшенным вон. Этому способствовал и сильный наклон подземохода. Вадим почувствовал себя летящим в пространстве, падающим в какую-то бездну. На мгновение перед ним мелькнуло суровое лицо Михеева, потом все завертелось, смешалось.

Его швырнуло сначала к одной стене... к другой... и опять обратно. Нечеловеческим усилием удалось ему поймать скобу. Ноги Суркова повисли в воздухе - так сильно вздыбился пол. Постепенно кабина приняла горизонтальное положение, но, ослепленный и потерявший всякую ориентировку, Вадим не решался разомкнуть судорожно стиснутые пальцы.

Не будь гироскопических автоматов, машину опрокинуло бы, завертело, закружило, она превратилась бы в подобие падающего самолета, у которого отвалился хвост.

Пол снова еще круче накренился, и Вадим опять позис в воздухе. Он закричал, но не услышал собственного голоса. Ему казалось, что сейчас он не выдержит и лишится рассудка.

Вдруг рядом появился Михеев. Водитель подстарил ему плечо, выбрал момент, и Вадим не заметил, как снова очутился в кресле.

- Поворачивать обратно рискованно! - закричал Петр Афанасьевич в самое ухо Вадима. - В момент переключения гироскопа машину начнет вращать, и нас разобьет о стены. Нужно выбраться сначала из зоны гипоцентров.

Слова Михеева не сразу дошли до сознания командира подземохода. Когда же он понял их смысл, то содрогнулся. Настоящая смерть только что стояла за его спиной, и не окажись рядом Михеева, он бы, Вадим, погубил и себя и всех остальных членов экипажа.

"Трус! - обругал себя Вадим. - Не выдержал, расписался... Исследователь, первооткрыватель. Дрянь ты, вот кто!"

Ему удалось взять себя в руки. Он плотнее устроился в кресле, не рискуя, однако, взглянуть водителю в глаза. Ему было стыдно собственной слабости.

Вадим включил внутреннюю связь, вызвал поочередно механика, связиста, геолога. Все находились у пультов, на своих местах.

Каким образом могли возникнуть течения в твердой среде, сжатой почти до плотности металла? Дектярев так ответил на вопрос Вадима:

- При распаде ультракристаллов освобождается огромная энергия. Происходят резкие скачки в давлении в результате распада кристаллов. А вещество вокруг нас пластическое, совсем как резина. Взрывы заставляют его сжиматься. Затем оно возвращается в исходное состояние. Слои базальта, таким образом, передвигаются в различных направлениях, увлекая за собой подземоход. Если учесть, что деформация охватывает участки в сотни и тысячи километров, то мы практически остаемся неподвижными.

- Оно и заметно...

- Скорюпину опять плохо, - перебил Дектярева голос механика. - Потерял сознание.

Михеев начал выбираться из кресла, но Вадим опередил его.

- Оставайтесь у пульта! - крикнул он. - Не спускайте глаз с приборов.

Водитель кивнул головой.

Вадим выждал, пока кресло взмыло вверх, а лестница оказалась внизу, и прыгнул, вытянув руки вперед. Он поймал скобу, как перекладину трапеции.

В следующий момент кресло провалилось вниз, а лестница оказалась на потолке. Вадим повис на руках. Он стиснул зубы и, перебирая перекладину за перекладиной, стал подвигаться к открытому люку,

Петр Афанасьевич следил за Сурковым, пока тот не исчез в отверстии люка. Тогда он в изнеможении откинулся на спинку кресла. Водитель чувствовал себя очень скверно, может быть немногим лучше, чем Скорюпин. Сказывались годы.

"Это твой последний рейс, Михеев, - с горечью подумал он. - Пора уступить свое место молодым".

Подземоход продолжало швырять из стороны в сторону. Пласты базальта то сильнее сжимали его, то на минуту ослабляли свой натиск. Скачки давлений, вызванные распадом ультра кристаллов, действительно походили на взрывы. Вместе с давлением резко подпрыгивала температура, мощные звуковые волны заставляли вибрировать каждый винтик внутри корабля.

Вадим возвратился бледный, на лбу его выступили крупные капли пота.

- Зачем вы... сюда? - спросил Михеев. - Я справлюсь один.

- Н-не знаю... Там не лучше.

Отдышавшись, Вадим вторично вызвал Дектярева.

- На какой глубине прекратится распад ультракристаллов? спросил он.

- Примерно на глубине четырехсот километров.

Глубиномер показывал двести девяносто километров. Значит, еще... От шума и скрежета вокруг, от нестерпимой боли в голове командир подземохода никак не мог сообразить, сколько же еще времени потребуется, чтобы преодолеть оставшиеся сто десять километров.

- Шестьдесят один час, - подсказал Николай Николаевич. Двое с половиной суток.

Потянулись часы сводящей с ума вибрации и беспрерывных бросков подземохода. Люди, не выдержав, бежали из кресел в гамаки, доверив свою судьбу автоматам.

Но вибрация уже заставляла дрожать сам воздух в кабинах, как если бы он был твердым телом. Вибрация передавалась и через упругие найлоновые подвески. От нее раскалывалась голова, распухали суставы, появилась боль в мышцах и кожа на теле горела. Чтобы не видеть мелькающих стен, приходилось лежать с закрытыми глазами.

Не могло быть и речи о сне, о пище. Мутило всех, особенно Скорюпина. Биронт стонал, руки его все время чего-то искали, он зарывался лицом в подушку, садился в гамаке, охая, падал обратно.

Чураков и Дектярев мучались молча. Вадим ждал последней минуты: он был уверен, что программные датчики вот-вот собьются и выкинут что-нибудь такое, что сразу положит конец всем мучениям.

Один Михеев нашел в себе силы подать воды обессилевшему связисту. Возвратившись в гамак, он тут же сам потерял сознание.

Застонал Андрей. Вадим закричал: "Будь оно все проклято!" - и разрыдался, как ребенок. Дектярев мычал сквозь стиснутые зубы.

И подземоход стонал, покачивался, как смертельно раненный человек. Дрожь пробегала по его огромному стальному телу. Однако машина продолжала двигаться туда, куда ее направили люди: вниз... вниз... вниз... сквозь бешеную пляску раскаленного вещества.

Только на исходе шестых суток начала стихать качка. Гироскопические автоматы все увереннее отражали натиск подземной стихии.

Пошла на убыль и вибрация. Корпус по-прежнему грохотал и гудел, но в этом шуме все отчетливее проступали знакомые звуки работающего двигателя.

И седьмые и восьмые сутки люди оставались в гамаках. В себя приходили медленно. Головная боль вытеснила способность воспринимать окружающее. От нее настолько отупели, что, открыв глаза, лежали ко всему безразличные и не узнавали друг друга.