Кевин Уилсон - Туннель к центру Земли

И вот, наконец, это случается. Братья замирают: опускаются руки, занесенные для удара, слабеют захваты, подбитые глаза расширяются. Последний ярко-красный журавлик, подхваченный четырьмя потоками воздуха, взмывает вверх, поднимаясь все выше и выше.

Братья забывают даже ругаться. С пола невозможно разглядеть инициалы на крыле. Журавлик неподвижно висит в четырех футах от поверхности стола. Этот безмолвный полет в четырех стенах прекрасен, целое мгновение последний бумажный журавлик парит, как молитва, как надежда, как единый выдох.

Когда я перевожу глаза на братьев, замерших в молитвенных позах на коленях, то вижу, что их мысли заняты только домом, который достанется кому-то одному, когда журавлик опустится на стол. Они сжимают кулаки, пихаются, отталкивают друг друга от стола. Они хотят, чтобы несчастная птица поскорее опустилась на стол, и тогда они мигом разорвут ее в клочья. Мне, напротив, хочется, чтобы полет никогда не кончался, чтобы журавлик вечно кружил над столом. Братья приготовились. Журавлик дрожит, постепенно теряя высоту. Но еще секунду до того, как бумажная птица касается стола и четверо братьев бросаются к ней, я вспоминаю бабушку и надеюсь, что она далеко — там, куда не долетают даже бумажные журавлики, — и что в это мгновение она счастлива.

5. «МОРТАЛ КОМБАТ»

Двое подростков прячутся в библиотечном кинозальчике без окон: три кинопроектора, четыре телевизора, четыре видеомагнитофона, семь проекционных аппаратов. Сидят на полу, среди бутербродных оберток, перекидываясь фразами на птичьем языке, понятном только им двоим.

Зубрилы, члены клуба знатоков, и, разумеется, в классе их терпеть не могут. В свободное от учебы время колесят по штату, соревнуясь с такими же крайне непопулярными умниками. На судьбу не ропщут, в викторинах участвуют последние три сезона, школу закончат через год. И оба совершенно не вписываются в окружающий пейзаж.

Дома, на самом видном месте — расставленные по алфавиту комиксы. Балуются наркотиками, но употребляют втихаря, чтобы не нарваться на неприятности. Если бы они фанатели от ролевых игр вроде «Подземелий и Драконов», то выбрали бы персонажей, скрытых плащом невидимости, но они терпеть не могут «Подземелья и Драконы». А если бы окружающие нашли время задуматься, умны ли они, то обнаружили бы, что у ребят неплохие мозги, но они никак не обнаруживают своих познаний, а их успехи в школе вполне посредственные.

Редкие попытки расширить свой круг, найдя в окружающем мире близких по духу людей, закончились плачевно. Подростки одиноки в этом мире, в этой школе и в этой крохотной комнатушке, но их двое, и только это держит на плаву.

Их давно не напрягает, что они просиживают большую перемену в библиотеке, когда остальные гуляют. Им нет дела, что даже двое других знатоков — лучший из выпускников этого года и его подружка — считают их чудиками. Они легко объяснят вам, что именно нужно им для счастья, но приходится быть реалистами. Они знают уйму всего, а то, чего не знают, намереваются узнать в самое ближайшее время.

На первый взгляд они неотличимы друг от друга: бледные угреватые лица, оба вечно на взводе, на футболках — герои любимых комиксов или фотографии малоизвестных групп. Но это только на первый. Присмотревшись, понимаешь, как они непохожи.

За лето Уинн сильно вытянулся и никак не привыкнет к своему новому телу. До прошлого года он играл в юниорской сборной по футболу, но внезапно охладел к игре. Однако у него по-прежнему мускулистое, спортивное тело, которым он гордится. Вьющиеся волосы, которые он не считает нужным причесывать, торчат в разные стороны.

Веснушчатый Скотти ниже ростом и еще не успел растерять детский жирок. Он стоит на пороге взросления и со страхом гадает, наступит ли оно вообще. Длинные космы свисают со лба. Он почти не видит собеседника, но ему и дела нет — Скотти очень нравится его прическа.

Они выстреливают вопросы и ответы так быстро и неразборчиво, будто говорят на чужом языке. Уинн спрашивает Скотти про оскаровских лауреатов 1989 года, а Скотти экзаменует Уинна насчет политических скандалов. Подростки сидят на полу, спина к спине, скрестив ноги и упершись взглядами в противоположные стены.

— Лучший костюм.

— «Генрих Пятый». Уотергейт.

— Никсон. Актриса второго плана.

— Бренда Фрикер, «Моя левая нога». Единственный президент, подвергшийся импичменту.

— Эндрю Джонсон. Почетный «Оскар» за выдающиеся достижения.

— Этот японец, как там его. Мифуне.

— Куросава.

— Вот черт. Чаппакуиддик.[2]

— Тед Кеннеди.

— Не Тед, а Эдвард.

— То же самое.

— Правда?

— Ага. Тед — уменьшительное от Эдвард.

На некоторое время они умолкают — пьют сок из коробок, хрустят крекерами. Затем переходят к столицам африканских государств, планетам и их первооткрывателям, сортируют президентов по датам смерти. Колючие затылки трутся друг о друга. В кинозальчике нет кондиционера, кисло смердит пылью и лежалыми апельсинами. На пару минут подростки прекращают допрос, давая отдых мозгам.

Сегодня пятница, и после школы они собираются посмотреть фильм, поиграть в видеоигру и покурить травы. Их не приглашают на вечеринки, да они и не пошли бы — друзей и так все устраивает, и они ничего не хотят менять. Подростки вяло спорят о том, какую кассету взять в прокате, купить травы или украсть у тетки Уинна валиум из аптечки, и в который раз соглашаются, что школа дерьмо, мир дерьмо, и все вокруг дерьмово. Говорить больше не о чем. Пора возвращаться в класс.

Они упираются спинами, пытаясь встать без помощи рук, но Скотти поскальзывается и падает, увлекая Уинна за собой. Тот стукается локтем об пол — от боли из глаз летят искры, — хватает Скотти за шкирку и орет:

— Ты что, совсем одурел?

Затем подростки начинают пихаться, пытаясь встать, и внезапно впиваются друг другу в губы. От силы и быстроты порыва зубы клацают, и на миг они разрывают объятия, удивленные странным металлическим звуком. На лицах написано равнодушие, почти скука.

Все происходит быстро и неуклюже. Тела сами знают, чего хотят. Это похоже на драку — мысль, которая проскакивает в мозгах обоих подростков одновременно. Все длится минуты две, возможно, меньше, а потом они медленно отползают друг от друга, потные, на раскрасневшихся спинах — отпечатки ладоней.

После уроков они старательно избегают друг друга.

Дома Уинн говорит матери, что приболел. Он бледен, лоб пылает, но впереди выходные, и мать решает на время оставить сына в покое. Уинн сворачивается под одеялом, надеясь сразу провалиться в глухой сон без сновидений.