Андрей Дмитрук - Морская пена

Мальчик распахнул синие фарфоровые глаза и доверчиво взглянул на белого бога. Тот помог ему подняться. Мужчины, сидевшие на корточках возле лодки, вскрикнули и пали ниц.

- Не пускай его одного нырять, курица ты, - сказал Шаршу. - А, что с тобой говорить!

- Уму! - вдруг сказала женщина, ударяя себя в грудь. - Уму!

Она хотела, чтобы добрый бог запомнил ее имя, хотела начинать каждую молитву словами: "Это я, Уму, ты меня помнишь..."

Врач понял.

- Что ж, познакомимся, Я Шаршу Энки.

- Ассу,- сказала, пытаясь повторить, женщина,--Эки.

- Э-н-к-и!

- Энки...

Шаршу махнул рукой и побрел к пескоходу. Разумеется, он не стеснялся дикарей, но сейчас ему почему-то было неловко стягивать у них на глазах гидрокостюм.

- Проваливайте! Ну! - крикнул он, взгромождаясь в обшарпанный, маленький пескоход и включая двигатель. Те повиновались, мигом оттолкнули свою лодку от берега.

"Всю жизнь будет таскать тряпку на ране",- беззлобно подумал врач, почему-то испытывая ощущение веселья и глубокого удовлетворения.

VIII

Утренний ветер налегает с вершин и приносит холод огромного пустого пространства и свежесть снега, на который сто миллионов лет не ступала ничья нога. Ветер с вершин леденит тело, но возвышает душу: приходит великое умиротворение, созерцательный покой, словно ты уже причастился вечности. Когда дует ветер с вершин, слабеет душевная боль, жизнь лишается нервозности. И даже если Аштор тоскует, вспоминая Висячие Сады, достаточно выйти ей за порог, чтобы порывы ветра заставили ее ощутить значимость самое себя здесь, в этом месте.

Впрочем, Аштор при этом не перестает сознавать, как она безупречно хороша в пушистых северных мехах до пят, с пышным цветком бронзовых волос. Плотнее закутавшись, он останавливается на гребне каменистого склона. Вниз уходит щетина серых, жестких, истрепанных ветрами кустов. В котловине неподвижно разлиты серовато-синие облака. Дальний край котловины неправильной формы зубцы. А за ними в разреженной вышине громоздятся чудовищные белые пики. Они кажутся чуждыми всякой жизни.

Снизу, от речных цветущих долин, поднимается дневной ветер. Он чувственно-теплый, пахнет пряностями и быстро теряет силу в суровом мире высот. Он заставляет Аштор зябко ежиться и говорить, что судьбе подруги лучшего архитектора Империи она предпочла бы виллу и садик у моря...

Утро совершенно, а дневной ветер иногда воскрешает у Вирайи цепкие, тошнотворные воспоминания.

О, этот едкий, приторный запах бетонных подземелий Черного Острова! Почему он, как мальчишка, отказался от предложения Плеолая пройти какую-то "блокировку"? Нелепо было обнаружить слабость - ты ведь Священный, всесильный член Круга, будущий иерофант!

Хозяйство Плеолая Таоцли - это не только очаровательные, зеленые, шелестящие поля, где каждый колосок обернут бумажной одежкой, где в ритме странной музыки, подобной дождю и крикам птиц, мерцают ночами грозди низко висящих ламп. Не только сады, где рабы усердно подвязывают отягощенные ветки плодовых деревьев и румяный Плеолай, шествуя в благоуханной тени, хрустит упругим яблоком.

Над главной "кухней" - земля, бетон и сталь. Секреты передаются от учителей к ученикам, скрепляются страшными магическими клятвами.

Здесь лепят мясо, сращивают кости, ткут нервную ткань. Отсюда вышли в свое время сверхбыстроногие кошко-собаки-гепарды, предназначенные для охоты, спортивных состязаний и ловли рабов. Еще раньше, когда у Архипелага Блаженных были могучие враги, из подвалов Острова был выпущен гибридный грызун-диверсант с неистовым аппетитом и фантастической плодовитостью. Этот серый голохвостый зверек лучше огня истреблял запасы хлеба, и расправиться с его миллиардными стаями было практически невозможно.

Вирайя видел, как дрожали и бились в теплых бульонах за прозрачными стенками человеческие и звериные зародыши. В тысячекратном увеличении наблюдал, как растягивается яйцеклетка, лопается мутная капля ядра.

Словно после мучительного горячечного сна, Вирайя вспоминал бессвязные обрывки впечатлений, а в промежутках - слепую борьбу с тошнотой.

...В длинном плоском аквариуме - бурые, разбухшие, складчатые медузы. Медузы срослись тысячами белых нитей. В их тела воткнуты трубки и провода, покрытые россыпью пузырьков. Мутная жидкость в аквариуме иногда начинает бурлить.

- Объединенные возможности нескольких человеческих мозгов,- объясняем Плеолай.- Заставляем всю эту массу клеток решать единую задачу. Например, математическую. Имей это в виду при расчетах убежища.

...Минута просветления. Сводчатый зал, беспощадно залитый светом прожекторов. Вирайе кажется немного обидным, что рабыни в клеенчатых фартуках и таких же шапочках на бритых головах, сидящие за металлическими столами, не валятся на пол при появлении Священных. Рабыни копошатся руками в фарфоровых мисочках, распутывая клубки тонких белесых червей. По словам Плеолая, они плетут и сшивают нервы и сосуды для ожерелья мозгов. Чтобы увеличить чувствительность пальцев, на кончиках срезана кожа.

Вирайя невольно косится на розовые, холеные, вечно движущиеся пальцы Плеолая. Сейчас они теребят переливчатый орденский пояс.

...Лицо. Неожиданно осмысленное лицо молодой рабыни. Ее изувеченные пальцы привычно выдергивают волокна из осклизлой путаницы нервов, но карие глаза, влажные и горячие, обращены к Вирайе, и губы вздрагивают. Попади он, Вирайя, в положение этой женщины, разве он смог бы на что-то надеяться?

И внезапно ответил сам себе: да, смог бы.

А может быть, сюда просто не заходит никто, кроме надсмотрщиков, и приход новых людей - это волнующее событие?

Глаза остальных рабынь потуплены, бескровные лица под шапочками одинаковы, как слепки одной скульптуры. Кто же ты, женщина, сохранившая живую душу даже там, где сама жизнь расчленена и выпотрошена?

...Так было полгода назад. Но не пришел еще дневной ветер, и Вирайя ни о чем не вспоминает. Прохлада, покой и белизна вершин. Аштор смотрит в глубь плато, отворачивается от котловины.

- Кажется, стало больше самолетов?

- Да. Ночью привезли части большой алмазной фрезы, теперь работа в центральном стволе пойдет быстрее.

- Ну и крепко же я спала сегодня! Раньше ночные посадки меня всегда будили.

- Горный воздух всем на пользу, - назидательно произносит Вирайя, хотя сам не может похвастаться крепким сном.

- Предпочитаю морской, и вообще без самолетов.

Плато было открытым лишь со стороны роскошного бункера Вирайи. Равнину подковой сжимала угрюмая стена, эскарпами и бастионами уходившая к поднебесным ледникам. Короткая передышка после ночной смены. Не для людей, для техники! Скоро под стеной застрекочут автофрезы, бульдозеры, камнедробилки, чихнут дымом первые взрывы. Отделка плато заканчивается. Аэродром уже готов полностью, и на нем китовыми тушами покоится не менее полусотни "змеев". Прибывшие перед рассветом - глянцево-черны, простоявшие ночь - подернуты седым инеем.