Шмиэл Сандлер - Мой любезный Веньямин

Глава восемнадцатая

Трудовые будни

Из дневника Уилла Иванова:

"Наскоро соорудив бутерброд, я позавтракал и отправился на работу. Я трудился кассиром в массажном кабинете, представлявшем сексуальные услуги взрослому населению Тель-Авива и его окрестностей. Услуги оказывали преимущественно русские девушки. В мои обязанности входило взимание денег с клиента и отчисление процентов проститутке. Мне было жалко этих сломленных судьбой женщин, не нашедших иного способа прокормить себя, кроме как продажей своего тела. Я стыдился своей работы и ни за что на свете не рассказал бы о ней Белле. Все же она выведала, чем я занимаюсь, не без помощи, полагаю, соседей. Но к моему удивлению, отнеслась к этому спокойно: - Это такая же профессия, как и любая другая, - сказала она, - ты человек восточный, в тебе преобладает ген деспотизма, и ты не принимаешь тотальную эмансипацию женщин, я же уверена, что часть "девочек" вашего кабинета занимается коммерцией с ведома и благословения своих супругов. Она была права - многие из мужей действительно знали какого рода промыслом заняты их жены, но это, отнюдь, не означало, что я согласен с ней. Я всегда считал продажную любовь низким делом и страдал морально, когда иные клиенты унижали женщин. При случае я всегда вступался за них, даже если для этого требовалось напудрить кое-кому физиономию. А обидчики всегда находились. Это были извращенцы, которым доставляло удовольствие истязать объект сексуального вожделения. Один из них прокусил однажды сосок девушке во время полового акта. Другой пытался повторить опыт Сулеймана великолепного, имевшего обыкновение ломать во время оргазма кости своим наложницам в гареме. И того и другого я хорошо отдубасил, хотя искалеченным девушкам легче от этого не стало. Попадались среди клиентов половые гиганты и чудаки. Особенно выделялся своими приколами благообразный седой поселенец, шедший по нашему учреждению под кодовым названием Самсон. Кличка была дана ему за неимоверную половую выносливость. Почти еженедельно он устраивал в номерах безумные оргии, приглашая для этой цели не менее дюжины девиц из нашего кабинета. Кандидаток на званный вечер отбирал обычно я, и девушки наперебой просили меня включить их в список приглашенных. Все они уходили от Самсона заезженные, но удовлетворенные и с набитыми кошельками. Самсон имел целую сеть фалафельных в южном Тель-Авиве, был сказочно богат и для поддержания половой силы ежедневно питался нежнейшим мясом японских куропаток. Меня мастер фалафеля тоже не обделял, ибо ценил мой вкус при отборе кандидаток. Кроме того, я был прекрасный собеседник (за жирные чаевые, почему бы и нет) и часами слушал его политические бредни о невозможности возврата территорий палестинцам. Самсон возвел несколько шикарных вилл в Иудее и Самарии и его угнетала мысль, что когда-нибудь придется оставить свои хоромы палестинцам и переехать в квартиру поскромнее в одном из глухих переулков Яффо. Свое бурное негодование против политики левого правительства, идущего на поводу у Арафата, он изливал в неслыханных попойках с русскими девочками, так же как и я умеющими слушать и потакать его политическим амбициям. Он не был единственным человеком преклонного возраста, прибегавшим к услугам заказных девочек. Напротив, среди наших клиентов преобладали седовласые сластолюбцы готовые тратить даже пенсию, чтобы предаваться любовным утехам с девчушками почти школьного возраста. Я работал в этой отрасли со времен великой Алии 1989года. Это был, какой никакой гарантированный заработок, которым я весьма дорожил. За окном свирепствовала безработица и особенно выбирать мне не приходилось. После рабочего дня я решил переселить цветок в кладовую. При таком активном росте эта дылда вполне могла пробуравить крышу.

Глава девятнадцатая

Инцидент

Дело в том, что Уилл осуществил таки задуманное им мероприятие нападение на мэра города Холон достоуважаемого Мойше Коэна. Раздобыв оружие, до сей поры неведомо на какие шиши, он ворвался в здание муниципалитета и без предупреждения открыл дикую пальбу по служащим. К счастью, обошлось без жертв. Уилл по обыкновению, был в стельку пьян и это обстоятельство отразилось на его меткости. Ошеломив охрану внезапным и стремительным броском, он вломился с проклятиями в кабинет мэра, круша на пути мебель и посуду. Только по счастливой случайности мэр не пострадал. Уилл пинками загнал Мойше в несгораемый шкаф: "Я живу в подвале, а ты поживи в конуре" сказал он и запер его. Много было шуму по этому поводу. Местные репортеры, дорвавшиеся, наконец. до желанной сердцу сенсации, словно с цепи сорвались. Они вылили поток словесных помоев на головы русских мафиози. Они вопили, что происки русских мафионеров удивляют своим беспрецедентным хамством. Они пытались устроить шабаш и охоту на ведьм, но когда выяснилось, что за спиной Уилла никого нет, и столько шума наделал ничтожный алкоголик, инцидент пытались замять. Спросу с Уилла, разумеется, не было никакого и, дабы впредь обезопасить общество от непредсказуемых поступков алкаша, решено было изолировать его. Но куда, в тюрьму? Это было бы вопреки всем постулатам демократии - что не говори, а Уилл все же не вполне здоровый человек. Оставалось единственное заведение. Вот тут то я и мистер Фридман всплыли на поверхность, заверив муниципалитет и адвокатов, ведущих дело, что нашли для возмутителя спокойствия укромное местечко. Нам не стали чинить препятствий. Напротив, пострадавший мэр, сам, кстати, выходец из Намангана, сделал широкий жест, разрешив оплатить содержание Уилла в желтом доме за счет муниципального бюджета. События, таким образом, приняли благоприятный оборот. К великой радости Мордехая Зайченко, никто не остался в накладе. Это было весьма, кстати, потому что идея с благотворительными сборами провалилась, а мадам Вайншток прислала письмо, в котором категорически отказывалась субсидировать наш проект. На четырех страницах машинописного текста она весьма пространно изложила свои финансовые затруднения вызванные "ослаблением дохода с промысла". Судя по всем у израильтян в последнее время резко пропал интерес у русским проституткам (контингент домов госпожи Вайншток состоял в основном из русских девиц). От лиц приближенных к мадам я узнал, что она задумала расширить бизнес, открыв в своих домах филиалы для русских гомиков.

Глава двадцатая

Неожиданное открытие

Из дневника Уилла Иванова:

"В шесть вечера я пришел домой и первым делом глянул на древо свое. Я ожидал все, что хотите, но то, что предстало перед моим взором, вынудило меня вскричать диким голосом: "Аллах Керим!" Нет, по вероисповеданию я далеко не мусульманин, просто часть клиентов нашего публичного дома арабы и я довольно сносно освоил некоторые палестинские междометия. Оказалось - этот вчера еще хрупкий стебелек, утром ветвистое дерево, а ныне уже плодоносит. Плоды были разноцветные, крупные и довольно странной формы. Так, во всяком случае, мне показалось издали. Решив получше рассмотреть, что это за фрукты такие, я подошел к горшку поближе и опять не удержался от возгласа: "Ах, мать твою эдак!" - сказал я по-румынски и это было еще более удивительным, потому что о румынском я имею весьма смутное представление - просто другая часть наших клиентов - рабочие из Бухареста - не очень торопятся рассчитываться с девушками, и мне приходиться, порою, посылать их за пределы нашего заведения на их родном языке. Я не верил глазам своим - щипнул себя за ляжку, дернул за волос. Да нет, не сплю вроде. Вот уж действительно не было печали. Я сел возле этого проклятого растения, которое вынуждало меня разражаться столь неожиданными восклицаниями, и снял очки. Нет, видение не исчезло. Да может ли такое быть - на моей дубине стоеросовой деньги растут: скомканные, еще не распустившиеся купюры и монеты мелкого достоинства. Как мне описать то состояние, которое охватило меня. Это была какая-то вакханалия чувств и мыслей. Я расхаживал по гостиной, как одержимый и все думал и думал - случаен этот первый урожай Веньямина (так я назвал цветок), или за ним последуют еще. И если он повторится, то, какие неограниченные возможности разумной жизни открываются передо мной? Только теперь до меня дошел смысл сказанных ботаником слов - "Думай о людях, Уилл". Разумеется, дядя Сеня, только о них я теперь и буду думать: я распущу все публичные дома, я сделаю человека добрее, умнее и лучше. С нежностью поглядывая на Веньямина, я вспоминал все, о чем когда-то говорил мне старик. "Будь спокоен, дядя Сема, - мысленно обращался я к покойному, - я приведу, наконец, человечество к светлому будущему, но без коммунизма и прочих излишних жертв" Тему о жертвах ботаник любил развивать особенно часто, и это навязчиво лезло мне теперь в голову"