Евгений Филенко - Бой на Калиновом мосту

— На бродячий анахронизм, — промурлыкал тот, орудуя плоскогубцами.

— Нет. На ежика в тумане. Видела бы тебя Светлана…

В их сторону повеяло легким ветерком. Вонючие облака заколыхались, заструились…

— Так, — сказал Фомин досадливо. — Нашел-таки. Сюда чешет, — и он опустил палец на клавишу «обратно».

— Коля! — вскрикнул Тимофеев. — Не смей, у меня почти все готово!

— Спятил ты, что ли?! — заорал Фомин. — Какое там «почти»? Ноги надо уносить!

— Хорошо, — сказал Тимофеев с неожиданным хладнокровием. — Уноси ноги, Николай. А мне человека надо спасать.

И соскочил с ретромотива.

В далеком просвете между клочьями тумана промелькнула желто-зеленая бородавчатая морда тарбозавра. Он учуял поживу и взвыл, как десять «скорых» сразу.

Фомин бросил беглый взгляд сперва на ящера, потом на Тимофеева. Тот неспешной трусцой удалялся в сторону моста. Тогда Фомин посмотрел на свой палец, предательски тянувшийся нажать заветную клавишу. «Ну же, — вконец обнаглел угнездившийся в подсознании страх. — Дави ее, родимую, — и домой…». — «Гнида ты, — сказал ему Фомин. — Зараза ты мещанская. Пошел отсюда насовсем!»

Он слез с водительского места, привычно вскинул ретромотив на плечо, подхватил забытый Тимофеевым чемодан. И двинулся к Калиновому мосту, иногда сбиваясь на бег, потому что тарбозавр уже вышел на финишную прямую.

Фомин настиг Тимофеева у самой воды. Присев на корточки, тот скручивал воедино два проволочных контакта.

— Вот и все, Коля, — сказал Тимофеев как ни в чем не бывало. — Я успел. Разве бывало когда-нибудь, чтобы я не успевал? Напрасно ты волновался.

— Ты меня прости, Тимофеич, — виновато произнес Фомин. — Слабинку я допустил.

— Вот еще выдумал! Ты же не удрал, а пошел-таки за мной.

Туман расступился, будто завес, выпуская на сцену огромную чешуйчатую тушу поганого чудища.

— Ты хорошо метаешь гранаты? — осведомился Тимофеев.

— Спроси еще, хорошо ли я сплю, — сказал Фомин. — Да, противотанковая гранатка бы нам не повредила.

— Тогда действуй, — и Тимофеев вложил ему в ладонь увесистую пластмассовую коробочку. — Но не в ящера, — упредил он невольное движение Фомина. — Постарайся добросить до середины Бурлана.

Фомин недоумевающе поглядел на него.

— Ну, тебе виднее, — промолвил он.

Это был лучший бросок в его жизни.

Тарбозавр прибавил прыти. Он скакал, как взбесившийся кенгуру. Он надвигался со скоростью и мощью тропического урагана. И некуда было отступить. Фомин вздохнул и прикрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса.

Его обдало порывом влажного ветра. Совсем рядом что-то с тяжким всплеском ухнуло в воду. И Фомин ощутил, что еще жив, хотя по его расчетам ему полагалось уже быть съеденным. Он разлепил веки.

Тарбозавр отплыл далеко от берега. Над грязно-зелеными волнами едва различалась его башка. Охотничий вопль ящера разнесся над рекой, словно пароходный гудок, внезапно сменившийся натужным бульканьем. Несколько пузырей воздуха вырвалось из глубины, и на поверхности Бурлана расплылось угольное пятно взбаламученного данного ила. Над Кощеевой Морокой сгустилась мертвая тишина, нарушаемая лишь голодным бурчанием в пустых желудках добрых молодцов.

— Что ты ему подсунул? — спросил Фомин.

— Одну свою старую безделушку. Генератор биологического излучения. Я подманивал им рыбу на археологической практике. Пришлось встроить туда усилительный контур и поменять параметры излучения. Ничего ящеру так не хотелось, как добраться до моего генератора. Бедолага…

Фомин вымученного улыбнулся:

— В тебе, Тимофеич, пробудился активист общества зашиты животных.

— Может быть, — промолвил тот. — Кто бы знал, как я хочу есть!..

19. Как они перешли Калинов мост

Калинов мост они перешли без приключений.

Вел он не на противоположный берег Бурлана, как ожидалось, а на каменистый островок, лишенный всяких проявлений жизни, до блеска омытый кипучими водами. В самом центре островка высилось мрачное сооружение из массивных гранитных плит, сильно схожее с невероятных размеров склепом. Обитать в нем представлялось не столько страшным, сколько неудобным. На серых стенах оседала водная пыль, в просторные щели свободно проникал жгучий ветер. И, конечно же, повсюду мотались тяжелые клочья уже порядком надевшего тумана.

— Лучшего местечка для Кощея и не придумаешь, — заметил Фомин.

Он едва удержался, чтобы по привычке не добавить: «Не нравится мне это».

— Слабо верится, что охраной этого замка ведал один-единственный динозавр, — сказал Тимофеев.

— Ну, для Осена и прочих богатырей местного производства вполне достаточно.

— Тихо здесь… Может быть, никакого Кощея и нет?

— Не будем терять бдительности. Народной молве следует верить. Мы уже едва не накололись, когда не поверили в поганое чудище. Если нам говорят, что это кощеева хоромина, будем исходить из того, что в ней живет некто, условно именуемый кощеем. И что держит в неволе красну девицу по имени Вика…

Тимофеев погладил одну из гранитных плит.

— Грубая обработка, — авторитетно констатировал он. — Но не традиционными орудиями типа рубила. Грани как бы оплавлены.

— А это, судя по всему, парадный вход, — сказал Фомин, указывая на просторный зазор между улегшимися валунами.

— Мне сдается, не следует просить разрешения у хозяина войти, — произнес Тимофеев.

И они проникли внутрь кощеева логовища.

Тусклый свет падал сквозь многочисленные щели на кривые, неряшливо отесанные ступени, что вели куда-то наверх. Тимофеев осторожно поставил ногу на нижнюю, и ему почудилось, будто она качнулась. Он обернулся к Фомину, чтобы поделиться своими сомнениями, но тот приложил палец к губам. В самом деле, малейший звук грозил разнестись гулким эхом по всей хоромине, многократно умножившись в ее закоулках, и выдать присутствие гостей. К счастью, оба добрых молодца были обуты в мягкие спортивные тапочки и ступали неслышно. По крайней мере, Фомин крался, будто кошка, намеренная слегка помышковать, а Тимофеев старательно ему подражал. Но, разумеется, сноровки ему недоставало. И он ухитрился-таки в темноте зацепиться чемоданом за низко нависший уступ. Друзья застыли. Нечаянный отзвук поскакал горохом гулять во все стороны. Прошла томительная минута выжидания. Затем другая… Хоромина зловеще молчала, не желая раскрывать до поры свои карты.

То, что лестница была ловушкой, пришло им в голову не настолько рано, чтобы ее избежать, но как раз вовремя, чтобы уцелеть.

Нога Тимофеева, занесенная для очередного шага, не нашла опоры. И народный умелец, не изменяя позы, не выпуская чемодана, не успев даже как следует испугаться, молча опрокинулся в пустоту.