Джордж Оруэлл - Зверская ферма

Был ясный весенний вечер. Трава и распускавшийся кустарник живой изгороди отливали золотом под косыми лучами солнца. Никогда еще ферма не казалась им столь желанным местом - и с каким-то даже удивлением они вспомнили, что это их собственная ферма, где каждый клочок земли принадлежит им.

Кашка смотрела с холма, и ее глаза наполнялись слезами. Если бы она смогла выразить свои мысли, то сказала бы, что совсем не ради того, что случилось сегодня, они затеяли несколько лет тому назад борьбу против тирании двуногих. Эти сцены страха и резни - нет, не этого они ждали в ту ночь, когда старый Майор призвал их к Восстанию. Сама она представляла себе будущее, если вообще как-то представляла, как сообщество животных, свободных от голода и бичей, где все равны, каждый трудится по способностям и сильный оберегает слабого, как сама она оберегала в ту ночь потерявшихся утят, загородив их своими ногами. Она не знала почему, но вместо этого они дожили до того, что никто уже не осмеливается высказать вслух то, что думает; повсюду рыщут жестокие и злобные псы, и на твоих глазах твои собственные товарищи признаются в ужасных преступлениях и гибнут, разорванные в клочья. У нее не было и мысли о мятеже или неповиновении. Она знала, что даже теперь все-таки лучше, чем при Джонсе, что самое главное - это предотвратить возвращение двуногих. Что бы ни случилось, она останется верна идеям Зверизма, будет усердно работать, честно исполнять возложенные на нее обязанности и признавать руководящую роль Наполеона. Однако не за это они боролись, не на это уповали, не ради этого трудились. Не ради этого они строили мельницу и шли под пули Джонса. Таковы были ее мысли, хотя слов, чтобы их выразить, ей не хватало.

Наконец, чувствуя, что песня может заменить недостающие слова, она затянула "Всех животных Британии". Животные, сидевшие вокруг, подхватили песню. Они спели ее три раза подряд, очень мелодично, но тихо и печально, как никогда не пели раньше.

Едва они допели ее в третий раз, как появился Визгун, и по всему его виду было ясно, что у него есть какое-то важное сообщение. Визгуна сопровождали два пса.

- Особым постановлением товарища Наполеона, - объявил Визгун, - песня "Все животные Британии" отменяется. Петь ее отныне запрещено.

Животные были ошарашены.

- Но почему? - спросила Мюриель.

- В ней больше нет необходимости, товарищи, - сказал Визгун непререкаемым тоном. - "Все животные Британии" - это песня Восстания. Но Восстание закончилось. Сегодняшняя казнь предателей была заключительным актом Восстания. Наши внешние и внутренние враги разгромлены. В "Животных Британии" мы выражали наши чаяния на более справедливый общественный строй. Но такой строй теперь создан. Очевидно, что петь старый гимн уже нецелесообразно.

И хотя все были напуганы, кое-кто, может быть, и решился бы запротестовать, но тут овцы принялись за свое излюбленное "Четыре - хорошо, две - плохо". Блеянье овец длилось несколько минут и сделало продолжение дискуссии невозможным.

Устаревший гимн больше никогда не пели. Поэт Минимус сложил новую песню, которая начиналась словами:

О, Ферма Зверская! Я никогда

Не причиню тебе вреда!

И каждое воскресное утро эту песню пели теперь после торжественного подъема флага. Но ни слова, ни мелодия ее, по всеобщему мнению, не шли ни в какое сравнение со "Всеми животными Британии".

Глава восьмая

Через несколько дней, когда страх, вызванный казнями, поутих, кое-кто из животных припомнил или подумал, будто припомнил, что Шестая Заповедь гласит: "Да не убьет зверь другого зверя". Многим стало казаться, что имевшая место расправа противоречит закону, хотя в присутствии свиней или псов об этом никто говорить не решался. Кашка попросила Бенджамина прочесть ей Шестую Заповедь, а когда осел по обыкновению ответил, что в такие дела не впутывается, она обратилось к Мюриель. Коза прочла Заповедь вслух. Текст ее гласил: "Да не убьет зверь другого зверя БЕЗ ВИНЫ".

Как-то так получилось, что эти последние два слова ни у кого не удержались в памяти. Зато теперь все встало на свои места. Тяжкие вины истребленных предателей, вступивших в преступный сговор со Снежком, были очевидны.

Весь этот год обитатели фермы работали еще больше, чем в прошлом году. Нужно было восстановить мельницу, вдвое увеличив толщину ее стен, причем закончить ее строительство в запланированный срок, не забрасывая обычных полевых работ, - все это требовало огромных усилий. Временами животным казалось, что они работают больше, а едят не лучше, чем при Джонсе. Каждое воскресное утро Визгун, придерживая ножкой длинный лист бумаги, зачитывал им колонки цифр, согласно которым производство каждого вида продовольственных культур возросло на 200, 300, а то и 500 процентов. У животных не было причин ему не верить, тем более что они уже не так отчетливо помнили, каковы были условия их жизни ДО Восстания. Но все же бывали дни, когда они чувствовали, что предпочли бы цифр получать поменьше, а еды побольше.

Все приказания теперь передавались через Визгуна или кого-нибудь еще из руководящих свиней. Сам Наполеон не показывался на публике чаще чем раз в две недели. Когда он появлялся, его сопровождала не только свита из псов, но еще и черный петух, который вышагивал перед ним и, играя роль трубача-герольда, издавал громкое "кук-кар-ре-ку!" перед каждым выступлением Наполеона. Говорили, что даже в доме Наполеон поселился в отдельных покоях. Он принимал пищу в одиночестве, а два пса прислуживали ему, и ел он всегда из обеденного сервиза фирмы "Краун Дарби", который хранился в гостиной в стеклянном буфете. Было объявлено, что в день рождения Наполеона, так же как в дни других праздников, будет производиться салют из ружья.

О Наполеоне теперь никогда не говорили просто "Наполеон". Имя его теперь всегда произносилось по установленной формуле: "Наш Вождь, товарищ Наполеон". Свиньям нравилось придумывать для него титулы вроде "Отец Всех Животных", "Ужас Человечества", "Покровитель Овчарен", "Друг Утят" и т.п. В своих выступлениях Визгун со слезами на глазах говорил о мудрости Наполеона, доброте его сердца и горячей любви, которую он питает ко всем зверям всего мира, а в особенности к несчастным животным, которые еще страдают под игом рабства и невежества на других фермах. Вошло в обычай восхвалять Наполеона за всякое достижение и всякий успех. Часто можно было услышать, как одна квочка говорит другой: "Под мудрым руководством нашего Вождя, Товарища Наполеона, я снесла за шесть дней пять яиц", или как переговариваются две телки, смакуя воду из лужицы: "Как вкусна эта вода, хвала товарищу Наполеону!".

Общие чувства обитателей фермы выразил Минимус в стихотворении под названием "Наш Отец Наполеон", которое звучало так: