Карл Глоух - Заколдованная земля

Я ничего не сказал Снеедорфу о поведении его слуги. Надежда сама потребовала от меня, чтобы я не вызывал сцены. Она просила у меня защиты, и, я решил, что если Сив решится приблизиться к ней, ему будет худо...

Прежде чем мы двинулись снова в поход, я отыскал Сива, отвел его в сторону и сухо сказал ему:

— Я считаю все происшедшее за припадок невменяемости. Иначе я тотчас сделал бы то, что сделаю при повторении подобного случая. — Сказав это, я подставил браунинг к его носу. — Я застрелю тебя, как бешеную собаку.

Сив втянул еще более голову, съежился и без ответа отвел свои бегающие глаза. Но когда я уходил от него и внезапно оглянулся, я испугался его взгляда. Это был взгляд смертельной ненависти ко мне. Сив — мой враг, враг насмерть. Необходимо быть настороже. Я не боюсь этой борьбы, но хорошо знаю, что приходится считаться с противником, полным коварства. Впрочем, у меня есть союзник. Этот союзник — Гуски.

Я уже давно заметил, что собака инстинктивно ненавидит Сива. Я должен был это принять к сведению. Несколько раз Гуски отчаянно нападал на Сива и оставлял его лишь по приказанию своей госпожи.

Сив хорошо знал, что собака перегрызла бы ему горло, если бы он дозволил себе в ее присутствии коснуться Надежды. Но как-раз в роковой момент собака была заперта — случайно ли? — в другом купэ.

Я чувствую себя в настроении, действительно, необычном; я взволнован, и мне хочется увидеть Надежду. Она вполне уже успокоилась и приветливо улыбается мне.

Весь день небо хмуро. Петер Гальберг в полдень не мог выполнить обычных измерений. Я заметил, что милый Петер за последнее время начинает задумываться. Он совершенно сторонится общества — и возится только со своей машиной. Если его спрашивают, он отвечает уклончиво. Но все же он не может желать большего успеха, чем тот, какого достиг с своим ледяным автомобилем.

В разговоре он высказался как-то:

— Сегодня ночью снился мне мой родной город Рённ... Я видел свою старушку-мать всю в слезах. — Его глаза с тоскливой задумчивостью глядели вдаль. Может быть, это было предчувствие несчастья...

Однажды я изучал в купэ карты, когда меня обеспокоил выстрел. На этих морозных высотах он разнесся с необыкновенною силой. Я выскочил поспешно вон.

Бесконечная снежная равнина утопала в кровавом свете огненно-красных туч, из которых выглядывал желтый круг солнца. В этом магическом свете я увидел косматую фигуру, исполняющую, несмотря на сильный мороз, в сугробе настоящий медвежий танец. Фигура махала ружьем. А потом послышался голос, знакомый голос Фелисьена, в бесконечных вариациях повторяющий памятные слова: «Ура! замечательный выстрел! Да здравствует Алексей Платонович! Ура!»

— Что с тобою, несчастный? — бросился я к нему с вопросом.

Фелисьен Боанэ перестал напрягать свои силы, принял позу и поглядел на меня с гордым видом.

— Что? А вот что! — выдохнувши столб пара, крикнул он. — Я только что сделал первый выстрел в этой отвратительной пустыне. Что ты на это скажешь? Вон лежит! Ворон, ворона, грач, — чего хочешь! Для меня все равно. Но я думаю, что эта птица принесла нам визитную карточку Алексея Платоновича!

На снегу действительно лежал подстреленный ворон.

Фелисьен сразу стал героем дня.

Случайно он увидел низко летевшую черную птицу, которая напрасно старалась мощными ударами крыльев бороться с сильным ветром. Фелисьен бросился к саням за ружьем и выстрелом сшиб ворона на снег. Очевидно, птицу занесло ветром с северо-востока.

Не направлялась ли она с самого восточного берега? Я сомневаюсь в этом. Но это живое существо, так внезапно появившееся среди мертвой пустыни, влило в нас новые силы. Так может быть, что сказки о свободной ото льда центральной части Гренландии окажутся правдой! Надежда, так уже упавшая духом за последние печальные дни, воспрянула снова с прежней силой.

Через несколько минут палатки были разобраны. Мы вскочили в машину и с криками «ура» и маханием флагов оставили памятное становище. Много данных говорит теперь в пользу успеха экспедиции.

В течение долгих минут молчания я думал об электрической буре, которая пролетела вчера ледяным полем. Где она возникла? Я не верю, что на ледниках. Дикая фантазия рисует у меня перед глазами странные картины. Насколько превзошла их, однако, действительность!

XII.

Туман. Уже вчера вечером стоял он грозно, словно подстерегая нас, на всем восточном горизонте. Теперь он пал на нас. Плотная, ледяная, серая пелена кругом. Может быть, это облако? Этот туман прямо-таки неподвижен. Ничего, кроме серой, влажной, тяжелой пелены, и возможность видеть лишь на несколько шагов пред собою. Жуткое чувство овладевает всеми нами. Что находится впереди нас?

Что касается меня, невероятная тревога душит меня, как кошмар. В голове засело какое-то навязчивое представление, что я слечу в какую-нибудь неожиданно появившуюся пропасть.

Но это обман. Ледяное поле кругом лежит плотной массой, и кажется, что пространство его бесконечно. Снеедорф издал строгий приказ не удаляться ни на шаг от машины. Мы беспрекословно повинуемся ему, так как одна мысль заблудиться в этом хаотическом пустынном сумраке, объятом суровым молчанием, — ужасна.

Двигаемся мы невероятно медленно, с крайней осторожностью. Я советовал сделать полную остановку... но остался в меньшинстве.

Ледяная равнина склоняется в этих местах к востоку. Возможно, что это только незначительная волнистость ледяной поверхности.

Мы так утомлены и измучены мглою, что не в состоянии придавать большого значения этому явлению. Но тут есть еще кое-что другое, — термометр, который заставляет любопытство перейти в ужас. Он стоит очень низко.

— Настоящая весна!.. — провозглашает Фелисьен.

Снег в некоторых местах влажен. Является ли это тепло следствием или причиной туманов? Мы молчим. Находимся в состоянии напряженного, почти болезненного ожидания. А кругом высится непрерывная глухая стена серых паров.

В тумане как-то странно звучит взволнованный голос Гальберга. Стеффенс что-то торопливо отвечает ему. Удары мотора становятся особенно звучны и отчаянно быстры. И вдруг совершенно умолкают. Я подхожу ближе и вижу, что автомобиль стал. Впрочем, «подхожу» — выражение не подходящее. Я бреду, в полном смысле этого слова, к машине по размякшему снежному болоту и сразу вижу, что машина глубоко опустилась в него.

Вперед двигаться в этом направлении мы не можем. Необходимо назад. Вышли те, кто был внутри машины. Мы устроили наскоро совет. Попытка высвободить машину при помощи ее моторов не удалась. Винты начали двигаться в обратном направлении, но они вращались, к сожалению, безрезультатно, чмокая в размякшей снеговой каше.