Михаил Михеев - Рассказы

Взоры присутствующих скрестились на неподвижном беленьком шарике.

И вдруг чей-то легкий удивленный вздох нарушил эту мертвую тишину. Шарик качнулся, слабо, едва заметно, но качнулся сам, потом медленно покатился по столу.

Семиплатов подставил руку, и шарик упал в его ладонь.

Конечно, я тоже восторженно хлопал вместе со всеми. То, что мы видели сейчас, было чудом, почти библейским чудом, и все приветствовали ученого, совершившего это чудо.

Семиплатов сидел, опустив плечи, очень похожий на грузчика, только что скинувшего со спины тяжкий груз. Он слегка улыбался в ответ. Сидевшие впереди встали, продолжая аплодировать. Поднялся и я. И в этот момент кто-то внезапно посадил меня обратно в кресло.

Это не было прикосновением руки. Какая-то непомерная тяжесть мягко опустилась мне на плечи. Ноги мои подкосились, и я сел. Ничего не понимая, хотел тут же вскочить... и не мог.

Тогда я обернулся.

Ряд кресел за моей спиной был пуст. И лишь в следующем ряду одиноко сидел щупленький узкоплечий человек, с бледным лицом, с черной гривкой волос над громадным выпуклым лбом. Он сидел, весь подавшись вперед, устремив на Семиплатова взгляд своих странных, широко открытых, стеклянно поблескивающих глаз. Меня он не замечал. Он смотрел поверх моего плеча.

Мне стало не по себе.

Я понял, что физически ощущаю его взгляд, как что-то материально существующее.

Трудно было это объяснить. Над моим плечом от глаз большелобого человечка — как пучок света от лазера — протянулся мощный силовой луч, невидимый, но ощутимый. Я был уверен, что если бы этот взгляд был направлен на меня, то он пробил бы насквозь, как удар шпаги.

Это уже здорово походило на бред. Я закрыл глаза. Отвернулся... И услыхал деревянный дребезг покатившегося стула.

Семиплатов уже не сидел. Он стоял. Лицо его было растерянным и напряженным. В вытянутой вперед руке, в щепоти трясущихся пальцев был зажат беленький шарик от настольного тенниса. Все видели, как Семиплатов пытался опустить руку и не мог. Потом он шагнул.

Было такое впечатление, будто легонький шарик тащил его за собой.

Отчаянно сопротивляясь, Семиплатов сделал несколько шагов. На краю возвышения он попытался удержаться, но оборвался и с глухим стуком рухнул в зал.

Все произошло так неожиданно и так быстро, что никто не успел ничего сообразить. Никто не успел поддержать Семиплатова. Я затаил дыхание... И в наступившей недоуменной тишине услышал за спиной злой полушепот:

— Вот так-то!..

Потом все разом засуетились, бросились поднимать Семиплатова. Кто-то побежал к телефону. Я тоже кинулся было к лежащему на полу академику, но вокруг него и без меня было достаточно людей. Тогда я вспомнил про большелобого.

Он неторопливо пробирался между кресел к выходу, невозмутимый и спокойный среди общей суматохи. И я понял: он знал, что случилось с академиком Семиплатовым, а знал потому, что сам был виновником происшедшего. Я оторопело глядел на него. А он, ни разу не оглянувшись, подошел к выходным дверям и исчез.

Только тогда я очнулся от своего оцепенения.

Но я не обнаружил незнакомца ни в вестибюле института, ни на улице. Я бы не удивился, если бы тогда мне сказали, что он провалился сквозь землю.

Подъехала машина скорой помощи. Академика Семиплатова вынесли на носилках. Глаза его были закрыты, запрокинутая голова покачивалась из стороны в сторону. Носилки задвинули в машину, санитары заскочили в нее уже на ходу.

У подъезда института осталась кучка растерянных, ничего не понимающих людей. И я.

Все ли было так, как я видел и, главное, ощущал? Я знал свою повышенную возбудимость и впечатлительность и мог предположить, что сделался жертвой случайной галлюцинации. Академик Семиплатов мог упасть сам. Его странное поведение можно было объяснить перегрузкой нервной системы во время эксперимента с шариком. А силовой взгляд большелобого человечка я мог и придумать... Энергия, излучаемая мозгом, ничтожно мала. Если ею еще можно сдвинуть с места пластмассовый шарик, то свалить с ног человека, весящего несколько десятков килограммов...

Дома возбуждение мое улеглось, но все равно я чувствовал себя неуютно. Смерил температуру — тридцать семь и пять десятых. Это еще более усилило мои сомнения...

Я принял таблетку снотворного и лег спать.

На другой день я уже старался не вспоминать о своих вчерашних ощущениях и никому о них не рассказывал. Если мне самому плохо верилось в их реальность, то любому постороннему все это показалось бы чистейшим бредом.

Академик Семиплатов лежал в больнице. При падении он получил сильное сотрясение мозга и, хотя жизнь его была вне опасности, в сознание он все еще не приходил.

Я не думал, конечно, что когда-нибудь еще встречу своего большелобого незнакомца.

Но, как говорится, судьба распорядилась иначе...

Сегодня утром я получил письмо из санатория от жены. Она писала, что боли в сердце не беспокоят больше и она вернется домой, как только окончится срок путевки. Хорошее письмо родило и хорошее настроение. Я решил продлить его и отодвинул в сторону рукопись журнальной статьи о нейрофизике, которая писалась почему-то трудно и вот уже целую неделю портила мне самочувствие. Можно полодырничать день, почитать какой-либо детектив, послушать легкую музыку. Но рукопись лежала на столе и назойливо лезла в глаза, нужно сбежать куда-нибудь от нее. Я вышел на улицу и сел в первый попавшийся загородный автобус.

Загородных маршрутов более десятка, автобусов и того больше. Я не выбирал. Я сел в тот, который стоял на остановке... и цепь случайностей замкнулась...

Автобус следовал до дачного поселка на тридцать пятом километре. Мне было все равно. Я вспомнил, что на тридцать втором километре есть лесная речонка, на ней много симпатичных омутков с кувшинками. Можно выкупаться, полежать на травянистом бережке бездумно или помечтать... скажем, о затухающих процессах в коре головного мозга.

Я расположился на заднем сиденье, спиной к водителю. Автобус долго петлял по улицам, делая частые остановки, потом, наконец, выбрался на загородное шоссе и пошел ровно и размеренно, слегка покачиваясь, как корабль.

Полосатые столбики ежеминутно возникали за обочиной, показывая на желтых ладошках-указателях каждый раз новое число. На остановке «двадцать восьмой километр» я пересел на освободившееся место слева у окна, ближе к выходу. Пока водитель — молодой паренек в клетчатой ковбойке — разгонял после остановки тяжелую машину, нас нагнал междугородный пассажирский лайнер — желто-зеленая громадина, с занавесками на окнах и красной полосой вокруг кузова. Некоторое время шофер лайнера вел свою машину следом за нашим автобусом, затем вывернул на средину дороги и коротко гуднул.