Феликс Пальма - Карта времени

— Покупайте «Стар»! Специальный выпуск: «Джек Потрошитель пойман!»

Эндрю вскочил на ноги. Джек Потрошитель пойман? Не может быть! Высунувшись в окно, он оглядел улицу и приметил на углу мальчишку, продававшего газеты. Подозвав его, Эндрю поспешно протянул в окно монету и получил взамен свежий номер «Стар». Молодой человек дрожащей рукой отодвинул бутылки и развернул газету на столе. Нет, он не ослышался. «Джек Потрошитель пойман!» — возвещал заголовок. Для затуманенного вином сознания прочесть заметку оказалось делом непростым, но Эндрю терпеливо добрался до конца и заставил себя вникнуть в смысл прочитанного. В газете сообщалось, что прошлой ночью Джек Потрошитель совершил свое последнее преступление. Жертвой стала проститутка валлийского происхождения по имени Мэри Дженнетт Келли, найденная в меблированных комнатах Миллерс-корт, дом номер двадцать шесть по Дорсет-стрит. Эндрю пропустил абзац, в котором приводились подробности злодеяния, и сразу перешел к поимке злодея. Если верить газетчикам, убийца, что четыре месяца держал в страхе Ист-Энд, был схвачен людьми Джорджа Ласка меньше чем через час после преступления. Пожелавший остаться неизвестным свидетель услышал крики Мэри Келли и позвал ребят из Комитета бдительности, которые, хоть и подоспели к месту убийства слишком поздно, смогли застигнуть Потрошителя, убегавшего по Миддлсекс-стрит. Арестованный сначала отпирался, но был вынужден во всем признаться, когда в его кармане обнаружили еще теплое сердце жертвы. Его звали Брайан Риз, он служил коком на торговом корабле «Нырок», который прибыл в Лондон с Барбадоса в июле и на следующей неделе должен был отбыть обратно на Карибские острова. На допросе у детектива Фредерика Эбберлайна, уполномоченного вести расследование, Риз признался во всех пяти вменяемых ему преступлениях и не без доли юмора поведал о том, как напоследок задумал разделаться с жертвой в тепле, а не посреди улицы. «Я понял, что должен пойти за той пьяной шлюхой, как только ее увидел», — с довольным видом заявил подозреваемый и сообщил, что убил собственную мать, которая тоже торговала своим телом, как только подрос и стал достаточно сильным, чтобы наносить смертельные удары ножом. Однако вопрос о том, зачем ему понадобилось убивать, привел Риза в замешательство. Заметка сопровождалась фотографией преступника, так что у Эндрю наконец появилась возможность хорошенько разглядеть того, с кем он столкнулся на покрытой тьмой Хэнбери-стрит. Внешность душегуба его разочаровала. То был самый обыкновенный человек, чуть полноватый, с ухоженными бакенбардами и густыми усами. Несмотря на мрачный вид, который, впрочем, легко объяснялся обстоятельствами, в коих был сделан снимок, Риза без труда можно было принять как за убийцу, так и за мирного булочника. Как бы то ни было, он совсем не походил на кровожадное чудовище, порожденное воображением напуганных лондонцев. Оставшиеся страницы были отведены под интервью с главным комиссаром столичной полиции Чарльзом Уорреном, признававшим, что полиция потерпела фиаско, и обескураженными моряками, товарищами арестованного, но их откровения Эндрю совершенно не интересовали. Получалось, что он вернулся в каморку Мэри Келли сразу после ухода убийцы и каким-то чудом разминулся с молодцами Джорджа Ласка. О том, что было бы, если бы представители Комитета бдительности застали молодого Харрингтона над трупом Мэри Келли, было страшно даже подумать. Так что ему еще повезло. Эндрю оторвал первую страницу газеты, сложил пополам, сунул в карман и потребовал у трактирщика еще бутылку. Он потерял возлюбленную, но, по крайней мере, не был забит до смерти разъяренной толпой.

И спустя восемь лет Эндрю носил в кармане роковую заметку. Газетная страница от времени пожелтела, как, впрочем, и он сам. Сколько раз он перечитывал ее, словно покаянную молитву, повторяя список нанесенных Мэри ран. Ничего более важного за прошедшие годы так и не случилось. Что было с ним потом? Эндрю вспоминал с трудом. Кажется, он так и слонялся из паба в паб, пока Гарольд не обнаружил его мертвецки пьяным в каком-то притоне и не отвез домой. Несколько дней юноша провалялся в лихорадке. В бреду он то пытался понять дьявольскую логику, с которой Риз разложил по комнате внутренности Мэри Келли, то сам кромсал ножом ее тело под одобрительным взглядом Потрошителя. Однажды, когда туман лихорадки немного рассеялся, Эндрю увидел отца, сгорбившегося у его изголовья. Легко же ему было раскаиваться теперь, когда никакой помощи уже не требовалось и довольно было изобразить скорбь, погрузившись в траур, к которому немедленно присоединилось все семейство, включая Гарольда. Эндрю раздраженно отмахнулся от родителя, но Уильям Харрингтон был слишком горд, чтобы истолковать этот жест иначе, чем руку, протянутую для примирения. Харрингтон-старший хотел очистить свою совесть и, как бы то ни было, добился своего. Теперь он мог со спокойной душой вернуться к деловым переговорам. Эндрю было все равно: они с отцом никогда не понимали друг друга и едва ли могли сблизиться после всего, что случилось.

Болезнь заставила молодого человека пропустить похороны Мэри Келли, но не казнь ее убийцы. Несмотря на протесты медицинских светил, утверждавших, что чудовищный мозг Потрошителя, в котором с самого рождения проступали контуры будущих злодеяний, бесценная находка для науки, Риза повесили в тюрьме Уондзуорт. Эндрю пошел на казнь неохотно, понимая, что смерть убийцы от руки палача не воскресит Мэри Келли и других несчастных. Господь воздает по заслугам, но не меняет жизнь на жизнь. Возможно, в миг, когда шею Риза захлестнула петля, где-то в мире родился ребенок, и это высшая форма справедливости, доступной в нашем мире. Не зря люди восстают против воли Бога, а порой и вовсе отказываются верить, что Он создал мир. В тот же вечер портрет Мэри Келли в библиотеке Уинслоу вспыхнул от лампы и сгорел. Так, по крайней мере, утверждал Чарльз, подоспевший как раз вовремя, чтобы потушить пожар.

Эндрю был благодарен брату, но уничтожение портрета, с которого все началось, ровным счетом ничего не меняло. Зачеркнуть прошлое было невозможно. Благодаря родительскому великодушию младший Харрингтон мог вернуться к прежней жизни, но доля наследника огромного состояния, накопленного отцом и братом, больше не казалась ему заманчивой. Деньги не могли излечить Эндрю, но на них можно было купить дозу опия в притоне на Поланд-стрит. По способности даровать быстрое и благое забвение опий не шел ни в какое сравнение с алкоголем; недаром греки использовали его в своих ритуалах. Теперь Харрингтон дни напролет валялся на тюфяке за аляповатыми восточными ширмами, посасывая трубку. В тускло освещенных газовыми лампами комнатах в окружении мутных, засиженных мухами зеркал он ненадолго забывал о своей боли, все дальше углубляясь в лабиринт наркотического сна, а услужливый малаец время от времени заново набивал его трубку. Потом появлялись Чарльз или Гарольд и увозили Эндрю домой. «Кольридж лечил опием кариес, а я — душевные муки», — говорил молодой человек, когда кузен в очередной раз заводил разговор о том, сколь пагубна его новая привычка. Чарльз, как всегда, был прав, и хотя благотворное воздействие опия вскоре сошло на нет, Эндрю, даже перестав посещать притоны, продолжал носить в потайных карманах ампулы с лауданумом.