Яна Дубинянская - Проект «Миссури»

Всё?..

Георгий почти минуту разглядывал свое отражение. А потом положил щетку с пастой на край полки. Набрал из умывальника воды и плеснул себе в нижнюю часть лица. Помедлил: может, не стоит?

Пенки для бритья в доме давно не было, и он взбил на ладони пену из обычного мыла.

…Лицо в зеркале стало не просто молодым — мальчишески-юным. Саднила царапина на подбородке; саднило что-то еще, неуловимое, но уже сильное, бесстрашное, готовое к чему угодно. Если вдруг понадобится, то Гэндальф, конечно, снова позвонит.

В глубине полочки стояла Светкина шкатулка с немногочисленной дешевой бижутерией. Георгий откинул крышку, запустил руку внутрь и на ощупь мгновенно отыскал круглую серебряную серьгу.

ЗВЕНИСЛАВА, третий курс

— А… когда он будет?

Я уже знала, что не нужно этого спрашивать. Имитация разговора, который не хватает мужества сразу прервать.

У Евгении Константиновны, его мамы, был точно такой же голос, как у компьютерной женщины, сообщающей точное время по телефону «009»:

— Не могу вам сказать. Он вполне может остаться ночевать в своей квартире или даже в общежитии. Вы же знаете, Андрюша взрослый самостоятельный юноша, мы не считаем нужным его контролировать.

Я пробормотала «спасибо». Наверное, очень трагическим тоном; Евгения Константиновна чуть-чуть, на волос, смягчилась:

— Когда он появится, Славочка, я непременно передам, что вы звонили.

Захотелось крикнуть, завопить изо всех сил: «Не надо! Ни в коем случае не…»

Но я только повторила:

— Спасибо.

Вежливо попрощалась и повесила трубку.

За окном шел снег. Мягкий, безветренный; в детстве я обожала гулять под таким снегом. И в старших классах любила, хотя уже приходилось помнить про тушь на ресницах. А потом… У Андрея никогда не было времени просто гулять. Планы, встречи, компании, вечеринки и так далее и тому подобное — настоящая жизнь. НАША жизнь.

Наша прошлая зима… Я прижалась лбом к стеклу, сосредоточилась. Есть такая психологическая игра: воссоздаешь в памяти конкретный отрезок прошлого — во всех подробностях, красках, звуках, ощущениях, запахах, наконец. Очень помогает отвлечься… Вспомнились экзамены, гулянки в общежитии, прокуренные кафешки, театр по студенческим, а еще чайник со свистком в той самой квартире… словом, что угодно, кроме снега.

Кому, зачем он нужен, этот проклятый снег?!!!..

Только не плакать. Если он четвертый день не звонит и не приходит, это означает всего лишь, что… в общем, ничего не означает. Послезавтра экзамен, мы в любом случае встретимся в «Миссури». Экзамен… надо готовиться к экзамену…

Собственно, я звонила Андрею домой только для того, чтобы предложить вместе пойти в библиотеку. Надо было так и сказать его матери — раз уж она решила все ему передать.

И вообще пора собираться. Я уложила в сумку конспект, ручку, еще одну ручку на случай, если кончится паста… Проверила, с собой ли читательский билет… Вложена ли в тетрадку распечатка списка литературы… Н-да. Такую простую вещь, как процесс собирания сумки, трудно растянуть до бесконечности. Как бы ни хотелось.

Хлопья снега мягко постукивали в стекло. Я вздрогнула всем телом, словно они уже расползались и таяли за воротником. Не хотелось. Жутко, до крика, завязшего в сцепленных зубах, не хотелось никуда идти.

Присела на фортепьянный стул. В конце концов, библиотека работает до восьми; торопиться некуда. Можно выпить чаю. Почитать какую-нибудь художественную, не программную книжку. Поиграть, наконец: когда я последний раз садилась за инструмент?.. судя по горе конспектов и учебников на крышке, еще до начала сессии. Вот именно, давно пора бы разобрать эти завалы… Заняться чем-то совсем-совсем далеким от этого монстра, уже два с половиной года как полностью подчинившего себе мою жизнь… от «Миссури».

Мама чуть ли не каждый день повторяет, что, если б не она, я сейчас не получала бы блестящее образование в престижнейшем вузе страны, а до сих пор, как дура, надеялась бы поступить в консерваторию. Где мне сразу, еще на предварительном прослушивании, сообщили, что у меня нет ни слуха, ни таланта. Сообщил старенький, классически-благообразный профессор, у которого не могло быть как явных, так и подсознательных мотивов подсекать крылья юному дарованию. Я, конечно, поверила: и старичку, и маме. И подала документы в МИИСУРО.

Если бы не «Миссури», я бы никогда не встретила Андрея.

Если бы не «Миссури», я бы его не потеряла.

Далеко прятать книги и конспекты не было смысла, и я просто переложила их с крышки фоно на его верх, выстроив там небольшую пизанскую башню. Если упадут за инструмент, придется потом его отодвигать… ну и пусть. Имею я право хоть полчаса не думать о каких-то конспектах?!.

Гамма до мажор на четырех октавах— туда-сюда, и так четыре раза; конечно, пальцы уже двигаются вдвое медленнее, чем нужно. Хроматическая гамма; ну, с ней всегда было легче. Теперь для разогрева какой-нибудь самый сумасшедший этюд Черни… надо же, до сих пор помню. И почему в музыкальной школе никто не замечал, что у меня нет слуха?

На кульминации триолей в третьей октаве я отдернула руки от клавиатуры, вскочила, чуть было не кинулась бежать… Тишина. Показалось, никто и не думал звонить.

А я в общем-то и не ждала.

Сейчас, когда пальцы вернули форму, можно подобрать что-нибудь под голос. Несложное, для души:

Я несла свою Беду

По весеннему по льду…

До Андрея я совершенно не воспринимала ни Высоцкого, ни Гребенщикова; Цоя с Кинчевым тем более. Я тогда была совсем другая — до Андрея… Тепличное растение, отличница, мамина-папина дочка, жила себе среди самых лучших книг и вообще всего самого-самого… И, разумеется, поступила в самый что ни на есть престижный институт, на первый элитарный набор. Сейчас я даже допускаю, что папа поговорил тогда заранее с консерваторским профессором. Нет, пока не было Андрея, я и помыслить о подобном не могла…

И пока был Андрей — тоже. Просто не оставалось времени думать о чем-то еще, пока он действительно БЫЛ.

Он настиг меня, догнал,

Обнял, на руки поднял,

Рядом с ним в седле Беда ухмылялася.

Но остаться он…

И в самом деле звонок!.. Нет, не телефонный— в дверь. Мама всегда зачем-то звонит перед тем, как открыть своим ключом. Вот он уже проворачивается в замке… Я вздохнула и опустила крышку инструмента.

Надо все-таки идти в библиотеку.

Стоявший передо мной дядя с читательским билетом доктора наук брал самое малое штук пятнадцать книжек. Библиотекарша так и сяк тасовала вкладыши; она никуда не торопилась. Впрочем, я тоже.