Яна Дубинянская - Проект «Миссури»

Георгий вздохнул:

— Слушай, а ты вообще… видишься с Олей? И…

Он прикусил язык, вдруг осознав, что не помнит, как зовут Сашкину дочь.

Сколько ей должно быть лет: три?.. нет, уже четыре с половиной, как Никите, Светка тогда еще долго подсчитывала сроки и наконец заявила, что Саша с Ольгой уж точно женились по залету, а потому как пить дать разведутся. У него, Георгия, был один, но весьма убедительный контраргумент, и жена быстро замолчала… что не помешало ей в конечном итоге оказаться правой.

Гэндальф неопределенно повел рукой; струйка сигаретного дыма нарисовала в воздухе восьмерку:

— Зачем я им, по-твоему, нужен?

Затянулся, помолчал. Георгий прикусил губу; не надо было начинать об этом, тут уж Сашке ничем не поможешь. Снова покосился на часы: пора. Электричка через сорок минут… а ведь еще метро.

— Я сам. — Гэндальф перехватил его взгляд и поднялся. — Сам все сделаю. Дозвонюсь, хоть расшибись, до Андрея: основная ставка в проекте, разумеется, на него. Достану всех, кого смогу. Я-то ничем и никем, кроме себя самого, не рискую… Ты только запомни все, что я тебе тут наговорил, Герка. На тот случай, если все равно… ну да ты понял.

Проходя мимо стойки, он притормозил и неожиданно твердым, начальственным тоном потребовал у барменши «две по сто». Георгий попробовал воспротивиться— время!.. да и Светкин скандал поздно ночью как-то… но толстуха подчинилась на удивление быстро и даже ополоснула стопки перед розливом.

Водка была очень плохая и очень крепкая. На практически голодный желудок — убойная сила. Он поморщился; жена снова права. Если б они с Сашкой виделись чаще, чем раз в полгода, тот бы точно и его споил. Как младенца.

Кольцо Гэндальфа глухо звякнуло о стекло:

— За Влада.

К ночи сильно похолодало, под ногами хрустела подмерзшая грязь. Георгий шагал по грунтовой дороге: слева сменяли друг друга деревянные заборы, плетни и сетки-рабицы; справа пахло навозом и влагой от по-весеннему разбитой колеи. Все шесть с половиной километров от станции он шел пешком, поленившись ждать попутного транспорта; но усталости не было, Распирало какое-то странное чувство, среднее между щемящей тоской и глухим, безадресным протестом.

С Гэндальфом, конечно, надо что-то делать. Пока окончательно не спился, пока не тронулся умом на мировых катастрофах и вселенских заговорах. Если бы действительно уговорить Светку… пригласить его погостить хоть на пару недель, а потом он отвлечется, найдет работу. Посоветуюсь с дядей Колей, решил Георгий, у него братан недавно вышел-таки из запоя. Да и сам дядя Коля того… не прочь… Кстати, сажать клубнику еще, разумеется, рано — при таких-то заморозках.

Сашка, само собой, нес полную ерунду — ясно, не от хорошей жизни. И все-таки этот разговор взбаламутил, взметнул со дна что-то, давно и надежно похороненное в глубине души. Что-то из тех времен, когда день и ночь рвались наружу песни, одна гениальнее другой. Когда город совсем по-свойски подмигивал ночными огнями, а он, Герка-гитарист, был его победоносным завоевателем. Когда еще… да черт возьми.

Им тогда казалось, что Будущее, этот развевающийся флаг «Миссури» — они были уверены, что раскусили его истинное значение, — начнется вот-вот. Максимум сразу после первого выпуска, курса, где учились Андрей, Вовка, Звенислава… Можно было только предполагать, КАКИМ предстанет это Будущее; и готовиться к наихудшему. В болотных сапогах — навстречу паводку. Знание — против катастрофы. Влад был убежден, что у них достаточно знаний, чтобы победить… а потом… Потом они уже не имели права отступиться.

Но ничего не произошло. Первый выпуск, второй… А затем и их собственный выпускной, наутро после которого он, Герка, сорвался в Александровку, потому что Светка еще неделю назад прислала письмо, времени оставалось в обрез, а свадьба в селе — дело, требующее недюжинной подготовки. А там он совершенно выпал из контекста… Жизнь в стране налаживалась, что не могло не радовать; приятно было порой видеть по телевизору бывших однокашников, а его собственный авторитет в школе железнейшим образом держался на «миссуровских» корочках.

Раньше время от времени еще тянуло побаловаться с гитарой; так, ничего серьезного, застольные песенки и легкие импровизации. Он даже сам показал старшему сыну, Богдану, а тот, в свою очередь, Мишке, несколько аккордов… Только поэтому старушка-гитара, вся в автографах сожителей по общаге, до сих пор строит, а не пылится с заржавевшими колками.

Ну и что? Он, Георгий, никогда не считал себя ни великим музыкантом, ни поэтом или композитором. Ему и в голову не приходило верить однокашникам, запросто производившим его в гении.

Хотя Звенислава все-таки потрясающе здорово пела его песни…

Он поравнялся со своим двором. Из-за калитки коротко гавкнул Жук; Светка побоялась спускать его на ночь в отсутствие мужа. И сама, конечно, не спит, ждет его возвращения. Уже битый час, наверное, сочиняет приветственный монолог и вряд ли будет столь же лаконична, как их цепной пес… Георгий усмехнулся. Бессознательно оттягивая момент, присел на корточки перед будкой и потрепал Жука чуть выше ошейника.

Нет, в мире ничего не изменилось и не изменится ближайшие тысячу лет. Обычная предвыборная истерия, самым краем зацепившая даже общественность Александровки. Сто к одному, что о его поездке в столицу болтало сегодня все село и завтра учителю придется устроить политинформацию для дяди Коли и прочих соседей. Что ж, можно будет рассказать, как душители свободы слова закрыли заштатную газетку и незаметную телепрограмму. И еще о плакате Андрея Багалия над окошком в метро: «Голосуйте за Будущее!» впрочем, на дверях хлебного магазина в их селе висит точно такой же.

Он взбежал на крыльцо, вошел в сени. Вопреки ожиданиям было тихо; теплым присвистом заполняло хату общее дыхание жены и сыновей. Хотелось бы считать это знаком доверия; впрочем, Георгий не сомневался, что завтра с утра пораньше его таки ожидает семейная сцена. Ладно, не привыкать. Сбросил куртку, разулся и на цыпочках пробрался в кухню, где в углу над умывальником висело маленькое зеркальце и стояли на полочке туалетные принадлежности. Черт возьми, в новом доме будет как минимум два нормальных санузла. И вообще пора наконец всерьез потолковать с тестем…

Но как же все-таки быть с Сашкой-Гэндальфом? Единственный друг, его нельзя бросать один на один с совершенно реальной — для него — угрозой и опасностью. Она действительно есть, она называется «город». Проклятый город, где выживают лишь прирожденные «столичные штучки». И то — не все.

Он выдавил пасту на зубную щетку. Из темного зеркала смотрел немолодой — и не дашь возраста Христа — основательный мужик с проседью на висках и в курчавой бороде. Человек, жизнь которого удалась и наладилась еще в незапамятные времена. Что б там ни говорил Гэндальф — словами Влада — о некоем проценте погрешности. Осталось только построить дом — и всё.