Наноид. Исходный код - Сергей Ермолов
Я шагал по туннелю, который покато уходил на глубину двадцати метров. Все здесь выглядело хорошо знакомым: гладкий бетонный пол, исчерченный следами шин и царапинами от гусениц. По стенам тянулись толстые провода. Проложили их высоко, чтобы не изгибать линию всякий раз, когда на пути попадалась дверь служебного помещения. Этих дверей в туннеле имелось не много. Каждая из них была выкрашена в стандартный серый цвет и имела свой буквенно-цифровой код. Все эти комнаты я уже исследовал и не нашел там ничего интересного. Только сгоревшая аппаратура, старые столы и стулья.
Все системы убежища, расположенного на глубине десятков метров под поверхностью, были разработаны на случай внезапного прорыва машин, они оборудовались собственными системами защиты, жизнеобеспечения, энергопитания. Именно об аналогичном бункере говорил Мерт, предлагая найти место, где мы могли пообщаться, не опасаясь сканеров слежения.
На очередном перекрестке я повернул направо, в транзитный туннель, прошел чрез входы в три небольших отсека.
Два входа соединялись с основными помещениями длинными штольнями; третий вход скрывался под многотонной гранитной стеной, сдвигаемой механизмом, откликавшимся на радиопароль.
Я шел в комнату, в которую машинам не было допуска. В ней люди говорили, не опасаясь, что неправильно понятая машиной мысль может привести к непредсказуемым и опасным последствиям. Но я опоздал к началу ежедневной сессии. Несколько десятков человек внимательно слушали оратора, в котором я узнал Маду.
– Самое страшное перестать доверять самому себе, – говорил он. – Нельзя позволять себе сомневаться в собственных силах и возможностях, нельзя позволять желанию жить заглушать голос разума. Тех, кто перестал доверять себе, сковывает ужас, они не в силах справиться с собой и боятся сдвинуться с места… Сломленные и подавленные люди просто доживают. Мы заинтересованы в осуществлении равенства между биологическим человечеством, рожденным человечеством, и человечеством, произведенным нанопутем, которое мы называем наноидами. Мы утверждаем, что они, в основном, такие же люди, им тоже дано право на общее наследие человечества. Мы – первоначальная биологическая человеческая раса, и мы создали наноидов, чтобы поддерживать наше население. Наноиды добились значительных результатов в исследовании человеческого организма, не так ли? Они должны были это сделать, это видно по имеющимся результатам.
Я кивнул следом за кивками других людей.
– Машины прошли большой путь. У них есть устройство, которое разбирает человека на молекулы, на атомы и записывает информацию почти о каждом атоме. Создает кальку для другого тела.
– Давайте попросим объяснения у наноида, – предложил я.
– Это ты сейчас пошутил? – удивился Маду.
– По-моему, никто не смеется, – ответил я.
– У нас имеются опытные образцы наноидов, которые не подчиняются коду машин! – запальчиво сказал Маду. – Мы называем их рапатоны. Разные модификации, различной степени готовности и успешности! Их всех объединяет лишь один непременный признак – функция самоподдержания.
– Наноиды из враждебных, непостижимых созданий стремительно превращаются в нечто опасное, но вполне объяснимое, – сказал я.
– Произошла техническая мутация! – повысив голос, сказал Кион, который тоже оказался здесь. – Некоторые из синтезированных экземпляров все же оказались функциональными! У большинства наших наноидов активировалась функция самоподдержания!
– Уже сформированы устойчивые сообщества, готовые захватывать носители, эволюционировать, паразитировать на людях, создавая из машин технических монстров?! – недоверчиво проговорил я.
– Да, – упрямо настаивал Маду. – Нравится это или нет, но наноиды – будущее нашей цивилизации!
– Мы и есть цивилизация, которая дождется вымирания наноидов и выйдет за стены ноноксов, чтобы возродить человечество!
– Мне бы очень хотелось, чтоб так оно и случилось! – Маду устало закрыл глаза и потер их пальцами. – Только реальность не обнадеживает. Человечеству, а точнее его остаткам, осталось выждать взаперти еще сто лет, и люди вымрут. Тебе не кажется, что наш нонокс великоват для нас? Здесь, в основном, взрослые люди и старики вроде нас с Кионом, молодежи совсем мало. И при этом мы вынуждены строго расписывать продовольственные нормы, потому что выращиваемой в продовольственных секторах органики едва хватает для синтеза пищевого материала…
– Да, – кивнул Керкан. – Разве человек мечтал со временем всех людей превратить в наноидов. А потом, биологическая ловушка захлопнулась.
Маду покачал головой.
– Наноиды стерильны. Они – конечный продукт человеческой эволюции на этой планете. Люди, провели тщательное исследование и убедились, что генетическая модель не будет нарушена настолько, что на свет могут появиться уроды. Но мы не были готовы к резкой эволюционной мутации человека, которая создала новый вид из старого – как много раз происходило в прошлом с другими существами.
– Биокоррекция это гордость цивилизации Наноид. Наноиды ищут в людях только одного – что искали изначально – понимания.
– Они знают одну простую истину: есть непокорные народы, но нет непокорных генов. Сдайся на милость Наноиду и тем самим ты позволишь им беспрепятственно рыться в твоих исходных кодах и днк. – Маду замолчал…
– А когда война закончится, – продолжил Кион, – нужно будет провести не только биологическую коррекцию. Мир воцарится вновь, и люди с изумлением обнаружат, что продолжают жить точно так же, как жили до наноидов. За исключением того, что они теперь не будут бесполезно тратить время на суетные попытки развивать свою цивилизацию. Они вольются в новый для них прекрасный мир сотрудничества на благо высшей цели машин. Они достигнут таких высот в своем развитии, о каких и мечтать не могли в прежних условиях существования.
Я не стал спорить. Кион – один из тех, кто относился к технологии копирования людей прагматически. Для него двойники человека – всего лишь полезные инструменты, не более того.
В технических лабораториях части биологических организмов сшивали в формы механических кукол, которые вставали, шли и говорили. Как реальные люди. Уродование человеческой формы, которая могла при этом происходить воспринимались равнодушно.
Секретная лаборатория базы создала новые, с первого взгляда, абсолютно бессмысленные и нежизнеспособные сочетания наноидов. Их программное обеспечение было примитивным. Уровень развития человека отстал от машин навсегда. Но мне нравилось иногда приходить к этим сумасшедшим людям, которые верили в будущего человека, которого они смогут сохранить с помощью своих примитивных изделий.
Созданным экземплярам машин можно нанести рану, но они не подвержены болезням и возрасту. Никто не знает, сколько живет наноид. Никто не видел наноида умершего от преклонного возраста. От этого моя ненависть к машинам еще более усиливалась. У меня было старомодное убеждение, что ум человека и исходящая из него свобода являлись нерушимым правом. В прошлом человека большие войны велись за это право. Человек не соглашался пожертвовать этим правом машинам.
Мы продолжили обсуждать новости, которые опять не радовали. Экспедиция, огибавшая с востока Робобото, исчезла в районе Центральной трассы.
Обсуждение случившегося продолжалось почти час, и я понял, что положение нонокса тяжелое с военной точки зрения. Я почувствовал, как злость на машины снова овладевает мной.
Мои будни в ноноксе были монотонны. Разнообразие вносили только беседы с нанотехниками, в которых я пытался ответить на возникающие у меня вопросы.
