Блудницы Вавилона (СИ) - Уотсон Иэн
Действительно ли Гупта приехал в Вавилон вместе с Набу? Пожалуй, стоит спросить у самого нубийца. И еще одно: Гупта определенно понравился Деборе. Могла ли она рассказать ему о находке Алекса?
— А потом этот коварный паучок оплетает сетью несчастную простодушную муху и утаскивает ее в свое логово!
Нет, Гупте доверяться нельзя! Ни в коем случае.
— Может, оставила записку у меня в комнате, — небрежно сказал Алекс. Возразить против такого предположения индиец не мог, даже если и побывал в комнате Алекса во время его отсутствия. Даже если заметил, что из стены вынимали кирпич. — Пойду взгляну. А вы продолжайте собирать зернышки.
Проверив комнату и не обнаружив никакой записки, Алекс отправился к Набу.
Нубиец был у себя — обнажившись по пояс, он делал отжимания.
— Можно войти?
— Конечно. — Набу вскочил и, схватив полотенце, начал растираться. — Вот подумываю, может, лучше стать борцом, чем писцом.
Алекс закрыл дверь.
— Дебора ушла.
— Вот как? Жаль. Такая милая дама. Это из-за вас. Вы с Гуптой ее достали.
Алекс пожал плечами.
— Извини, если обидел тебя вчера. Я не хотел, честно. Можно задать вопрос?
— А кто мешает? Спрашивай.
— Вы с Гуптой поселились здесь в один день?
— Точно.
— А в Вавилон добирались вместе?
— Нет.
— Уверен?
— Конечно, уверен, черт возьми. А что?
— Думаю, Гупта здесь уже давно.
— Ты имеешь в виду на постоялом дворе?
— Да нет же! В городе.
— И чем он тут занимается?
— Шпионит понемножку.
Набу подошел к окну и выглянул во двор.
— Сейчас он болтает с Камбером. Это, по-твоему, и есть шпионская работа?
— Сказал, что выведывает у него кое-какую деловую информацию.
— Зачем ему, если он не новичок в городе, выведывать что-то у Камбера? Парень, у тебя паранойя.
Алекс сдержанно улыбнулся.
— Сервивалисты все параноики. Этот город основан на паранойе.
— Полнейшая чушь.
— А вот и не чушь. Вавилон — проект выживания. Выживание здесь не детская забава для наивных простаков.
— Типа меня, да? Я ведь наивный простак?
— Я имею в виду другое. Здесь с тобой может случиться все что угодно. Тебя могут подкупить, заманить в ловушку, уничтожить. У правительства наверняка есть секретные агенты.
— У какого правительства?
— Вавилонского. Не исключено, что своих шпионов могли прислать и другие. Греция, Индия, Карфаген. — Алекс криво ухмыльнулся. — Выживание — дело тяжелое.
— Все зависит от точки зрения. Судя по тому, какой путь выбрал ты, закончишь игру в темном переулке с проломленным черепом. Прими дружеский совет. Расслабься. Не напрягайся.
— Расслабься? И это советует человек, взмыленный, как скаковая лошадь.
— Ну и что? Зато я никого не задел, никому не наступил на мозоль.
— Вавилон — вот мой череп, — отвечая на собственные мысли, пробормотал Алекс. — Вот что я должен расколоть. Город — мой череп.
— Что ж, играй в свои игры, раскалывай черепа, — бросил Набу, — только меня в них не втягивай.
Так случилось, что в тот же день Набу покинул постоялый двор и исчез из жизни Алекса; разве что однажды, совершенно случайно и издалека, на вавилонской ярмарке в поле за вратами Адада ему попался на глаза чернокожий здоровяк с лоснящейся от масла кожей и почти голый, если не считать набедренной повязки и кожаных ремней на запястьях и лодыжках. Неф демонстрировал мышцы, обрабатывая черный вулканический камень, напоминающий более темный, мобильный, более пластиковый вариант диоритовой колонны на Дворцовой улице с начертанными на ней десятью тысячами клинописных знаков законами Хаммурапи, нравственными установлениями для города, который больше почитал их элегантное словесное оформление, нежели собственно содержание.
Однако же наказание в Вавилоне, как впоследствии узнал Алекс, могло настигнуть нарушителя внезапно и быть очень жестоким. Иногда, впрочем, правосудие состояло не в применении жестоких мер, а в освобождении от них.
Только такой вариант будущего и ждал нубийца. Чтобы взглянуть поближе и снять все сомнения, нужно было пройти меж шумными рядами мелочных торговцев, предсказателей, жонглеров и шутов, но сделать это Алекс не рискнул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Короче говоря — подобно сказочному мальчику-с-пальчик, отправившемуся в опасное путешествие и захваченному лесными феями или обитающей на болоте заколдованной лягушачьей семейкой, принимающей человеческий облик не чаще раза в год, — в тот день нубиец навсегда исчез из его жизни.
Глава 3
в которой Алекс сорит деньгами и становится дурным предзнаменованием
Летели дни. Небритое лицо Алекса приобретало все более достойный вид по мере того, как щетина превращалась в бороду. Слоняясь бесцельно по городу, он исходил весь квартал Этеменанки, после чего приступил к знакомству с новым городом. Вернувшись однажды после длительной экскурсии, Алекс заглянул в греческий театр, где давали «Андромеду» Еврипида, некогда утраченную, но теперь обретенную.
Хвастовство матери Андромеды, не устававшей расхваливать красоту дочери, задело за живое владыку морей Посейдона, и он наслал на землю страшное чудовище. Чтобы откупиться от Посейдона, девушку приковали цепями к скале в качестве угощения для морского дракона.
Пока актеры в масках разыгрывали на сцене сию драму, Алекс прикидывал ее на себя.
Можно ли сравнить Дебору с несчастной Андромедой? И не Алекс ли выступит в роли смелого Персея, который спасет девушку, обойдясь без помощи знаменитого крылатого коня?
Разместившиеся во множестве на каменных сиденьях зрители бурно откликались на происходящее и вообще вели себя так, словно находились в театральной ложе. Они пили и ели. Аплодировали и дудели в дудки. И даже когда хор исполнял торжественный танец, интерлюдии сопровождались свистом тех, кто либо сокрушался из-за прискорбной утраты чистоты хореографии, либо выражал свое одобрение по противоположному поводу. И все же в самые трагические моменты при исполнении отдельных сольных партий в сопровождении одинокой флейты зал затихал. Один из таких монологов Андромеды запал в душу Алекса. Позднее он купил текст у театрального писца.
АНДРОМЕДА (в цепях): Подобно той Елене, настоящей, Что Трои не видала никогда, За призраком которой корабли В тщете носились, волны рассекая, За призраком, что так любил Приам, Видением, ниспосланным богами, Чтоб разума навек лишить мужей, Иль, может быть, видением богини, Желающей Елену сохранить От вожделения Париса и безумств Тех, суждено кому разрушить Трою… Я тоже в жертву отдана фантому Тщеславия отца, что вызвал гнев Великого владыки Посейдона. Но смерть моя куда как не фантомом Представится, когда придет морское Чудовище, что эти берега Из года в год привыкло разорять. Что, если это чудище реально, А не пиратами придуманные сказки, И можно откупиться от него Лишь кровью взлелеянной невинности моей! И кто мои оковы разорвет, как не пират? Ведь знают все: герои — пираты те же Под другим прозваньем, с судьбой ведущие Неравную борьбу, у времени похитить Пытаясь мантию величья. У богов Крадущие бессмертия огонь. И у самих Могил забвение пытаются украсть. И все ж не для того ль герои место Желают у истории отнять, Чтоб возвести на нем свой фаллос власти? Не сыновей и дочерей чтоб породить, Но имя, только имя героя, Перед которым женщины должны, Колени преклонив, молиться и стенать? И все равно душа героя жаждет, Пирата жаждет, чтоб взял меня И муки ожиданья прекратил. А может быть, герой с пиратом в схватке Сойдутся и падут к моим ногам, Оставив рядом меч окровавленный И острый зуб чудовища морского, Чтоб цепи разорвать и распилить. Оковы сбросив, я б умчалась прочь И стала жрицею в укромном храме леса, Там, где не рыщет привиденье-бог, Где не выходит, ухмыляясь, он из тени В обличье безмятежном пастуха И,не всплывает из глубин наядой С грудями крепкими и прядями златыми, А после, маску сбросив, предстает Самим собой. Ах, рвется как душа Моя меж страхом перед поруганьем И страхом быть спасенной от него. Ах, как безумно мучает меня Желание обеих этих судеб… Но что это, на берегу какой-то шум, Какой-то скрежет когтей… Иль не когтей? Шаги и звон железа? Я слышу: о воздухе Доносится дыханье, какой-то шорох быстры Словно конь в галоп пошел по облакам, Его копыта на кружевах их оставляют дыры. Из них сочится дождь, иль это слезы неба? Откуда, с моря или с неба он идет? Герой ли он? Бог? Зверь иль человек? А может быть, я слышу сердца собственного Стук, потока крови эхо в цепях, Что держат крепко, как любовника объятья?[4]
