Айзек Азимов - ФАТА-МОРГАНА 5 (Фантастические рассказы и повести)

Короче говоря, мы с самого начала были симпатичны друг другу. Я видел, что нравлюсь ей, и видно было, что она не связывает Диксона Уэллса с корпорацией Н.Дж. Уэллса. Что касается меня, то после первого взгляда в эти холодные серебристые глаза я не хотел смотреть никуда больше. Когда я смотрел на нее, часы пролетали, как минуты.

Ну, вы знаете, как это бывает: через некоторое время я уже называл ее «Джоанна», а она меня «Дик», и казалось, что так было всю жизнь. Я решил остановиться в Париже на обратном пути из Москвы и уговорил ее встретиться со мной. Говорю вам, она была не похожа на других; совершенно иная, нежели расчетливая Капризная Кэт, и еще более отличная от всех этих ветреных кокетливых танцорок, которых можно встретить повсюду. Она была просто Джоанной, холодной и веселой, сочувствующей и серьезной, и при этом красивой, как фигурка из майолики.

С трудом до нас дошло, что пришел стюард, принимающий заказы на обед. Неужели прошло четыре часа? Нам казалось, что всего сорок минут. Было очень приятно обнаружить, что оба мы любим салат из крабов и не выносим устриц. Это была еще одна связующая нас нить; во внезапном порыве я заявил девушке, что это добрый знак, а она не возразила.

После обеда мы перешли по узкому проходу в застекленный наблюдательный зал в носу корабля. Там было так тесно, что мы едва поместились, но нам это ничуть не мешало, поскольку позволяло сидеть близко друг к другу. Мы сидели там еще долго после того, как почувствовали, что в зале становится душно.

Катастрофа произошла, когда мы вернулись на свои места. Все случилось безо всякого предупреждения, если не считать резкого наклона ракеты после безуспешной попытки пилота в последний момент отвернуть в сторону — это, а потом скрежет и треск, и страшное чувство вращения, а потом хор криков, звучавших, как отголоски сражения.

Да это и было сражение. Пятьсот человек вставали с пола, давили друг друга, качались из стороны в сторону, беспомощно падали, когда огромный ракетоплан с обрубком на месте левого крыла летел, вращаясь, в Атлантический океан.

Зазвучали голоса офицеров, и ожил динамик:

— Сохраняйте спокойствие, — повторял он, а потом добавил: — Произошло столкновение с другим кораблем. Опасности нет… Опасности нет…

Я выбрался из обломков разбитого кресла. Джоанны нигде не было видно, а когда я нашел ее, скорчившуюся между рядами кресел, корабль ударился о воду, и толчок снова повалил всех.

— Наденьте спасательные пояса, — загремел динамик. — Спасательные пояса находятся под креслами.

Я вытащил один пояс и застегнул на теле Джоанны, затем сам надел второй. Толпа рвалась вперед, а хвост корабля начал опускаться. За нами была вода, хлюпавшая в темноте, поскольку свет погас. Один из офицеров пробежал возле меня, скользя по накренившемуся полу; наклонившись, он застегнул пояс на теле женщины, без сознания лежавшей перед нами.

— Все в порядке? — крикнул он мне и, не ожидая ответа, побежал дальше.

Динамик, видимо, переключили на аварийное энергоснабжение, потому что он вдруг ожил:

— …и отплывать как можно дальше. Выскакивать через передний люк и отплывать как можно дальше. Вблизи ждет корабль, который вас заберет. Выскакивать и… — динамик снова умолк.

Я вытащил Джоанну из груды кресел; она была бледна, а серебристые глаза закрыты. Медленно, с трудом потащил я ее к переднему люку, а наклон палубы возрос до такой степени, что пол напоминал лыжный трамплин. Офицер еще раз пробежал мимо меня.

— Справитесь сами? — спросил он и заторопился дальше.

Я был уже совсем близко. Толпа вокруг люка, казалось, стала меньше, а может, просто плотнее? Внезапно прозвучал стон ужаса и отчаяния, после чего все заглушил рев воды. Стены наблюдательного зала не выдержали, я увидел зеленую волну, и пенящаяся масса обрушилась на нас. Снова опоздал.

Это было все. Пораженный, поднял я взгляд от экрана субъюнктивизора, чтобы взглянуть на ван Мандерпутца, писавшего что-то на краю стола.

— Ну и как? — спросил он.

Я вздрогнул и пробормотал:

— Ужасно! Мы… нас, пожалуй, не спасли бы.

— Нас? — Глаза его заблестели.

Я не стал объяснять, в чем дело, поблагодарил, попрощался и пошел домой.

Даже отец заметил, что со мной творится что-то странное. В тот день, когда я опоздал в контору всего на пять минут, он вызвал меня и с беспокойством спросил, хорошо ли я себя чувствую. Разумеется, я ничего не мог ему сказать. Как можно объяснить, что я опоздал и влюбился в девушку спустя две недели после ее смерти?

Эта мысль приводила меня в бешенство. Джоанна! Джоанна с серебристыми глазами лежала сейчас где-то на дне Атлантики. Я ходил, как одеревеневший, почти не разговаривая с людьми. Однажды вечером мне не хватило сил, чтобы пойти домой, я сидел, куря сигареты в большом кресле отца в его кабинета, и наконец уснул. На следующее утро, когда старик Н.Дж. Уэллс вошел в кабинет и увидел, что я уже сижу там, он побледнел, как стена, покачнулся и прошептал:

— Мое сердце!

Потребовались долгие объяснения, чтобы убедить его, что я не пришел в контору рано, а, скорее, опоздал пойти домой.

Наконец я почувствовал, что больше не выдержу. Нужно было что-то делать — что угодно, — и я подумал о субъюнктивизоре. Я могу увидеть… да, могу увидеть, что случилось бы, если бы корабль не затонул! Я могу проследить этот странный, нереальный роман, укрытый где-то между мирами «если», могу еще раз увидеть Джоанну!

Было уже далеко за полдень, когда я ворвался в квартиру ван Мандерпутца. Дома его не оказалось, но, поискав, я нашел его в холле Дома Физики.

— Дик! — воскликнул он. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет, по крайней мене, не в физическом смысле. Господин профессор, я должен еще раз воспользоваться вашим субъюнктивизором. Должен!

— Чем? А… этой игрушкой. Поздно, Дик, я уже разобрал ее и нашел лучшее применение для этого места.

Я застонал, как от боли, и хотел уже забросать оскорблениями автобиографию великого ван Мандерпутца, однако в его глазах появилось сочувствие, он взял меня за руку и завел в небольшую комнату рядом с лабораторией.

— Расскажи мне все, — потребовал он.

И я сделал это. Думаю, что достаточно ясно представил свою трагедию, поскольку черные брови профессора сочувственно нахмурились.

— Даже ван Мандерпутц не может оживлять мертвых! — буркнул он. — Мне очень жаль, Дик. Перестань забивать себе этим голову. Даже будь мой субъюнктивизор цел, я не позволил бы тебе воспользоваться им. Это все равно, что вращать нож в ране. — Он помолчал немного. — Найди какое-нибудь другое занятие для мыслей.