Майкл Муркок - Ледовая шхуна. Маниту. Врата Азерота.Самый большой счастливчик

Она опустила глаза.

— Пошли со мной, — сказала она и встала, не убирая руку из его ладони. Он поднялся и пошел вместе с ней по камням, вниз по другому склону холма, по другой тропинке. — Наш лагерь здесь, — сказала она. — Удивительная постройка: Нехмин не знал топора. Но аррха принесли леса и построили это для нас. В некоторых отношениях они более чем добры.

Среди высоких деревьев почти скрывался деревянный кров. Возле него пасся призрачный конь. Он узнал серого и почувствовал сожаление, вспомнив о Мэй. Кони выглядели гладкими и ухоженными.

— Рох, — прошептала она, когда они направились к сараю. — Аррха хотят, чтобы все вы, по меньшей мере, еще ночь содержались подальше от меня, чтобы задать вам собственные вопросы. Я в этом не сомневаюсь. Но они понимают узы кхемейса и аррхен, и когда я обвинила их, что они причинили тебе вред, они отпустили тебя — от стыда, наверное. Присутствие Роха… вот что меня беспокоит. Я не позволю ему себя провести.

— Мы можем попытаться бежать отсюда.

Она покачала головой.

— Я боюсь попасть в руки шиюа. Они с двух сторон, по меньшей мере. — Она откинула полог, серый шелк наподобие вуали харилян, и он вошел следом за ней.

Моргейн опустилась и разворошила угли в очаге, и помещение осветилось тусклым красноватым светом.

— Хариляне не любят огня, — сказала она, — мы очень осторожны. Опусти занавес. Сними доспехи. Враги не могут добраться сюда, не подняв шума, а что касается аррха… они не такие. Я посмотрю, что найдется из еды…

Он стоял, не двигаясь, в центре маленького сарая, и она рылась среди коллекции горшочков в углу. На стене висела упряжь Сиптаха, а также Леллинова и Сезарова коней. Еще тут было три ложа, устланные серым шелком и перегороженные шелковыми же шторами. В углу аккуратно лежали доспехи Моргейн и Ченджеллин… как самый заурядный меч. Для нее ведь немыслимо было раньше даже выйти наружу без этой штуковины… без хитрых предосторожностей, без которых она бы не прожила… Да, в ней произошла перемена, какая-то чужая она стала и далекая. В этом месте, где все вещи были знакомы, она была чужой.

Он смотрел на нее в тусклом свете, стройную и изящную, словно кхел в белых одеждах… и ее черты вызывали печаль, так явственны были следы недавно перенесенной боли. Он почти потерял ее, подумалось вдруг, возможно, это и повлияло на нее.

— Ванай?

Он потянулся к завязкам доспехов, неуклюже развязал. Она помогла ему снять с себя железо, и он облегченно вздохнул. Потом она налила ему воды, дала хлеба и сыру, которых он мог съесть всего лишь несколько кусков. Он почувствовал сильное желание прилечь у стеночки и вздремнуть. Было тепло, да и она находилась рядом. Пока этого было достаточно.

— Об остальных не тревожься, — сказала она. — Леллин и Сезар предупредят, если что произойдет, а аррха нам с ними не опасны. Ты рад их видеть, Ванай?

— Угу, — промямлил он.

Она села на циновку возле жаровни, сомкнула пальцы на колене. Мгновение она разглядывала его, словно пыталась не упустить ни малейшей подробности.

— А тебе досталось.

— Прошло уже все.

— Ты упал…

— Моя вина, — поморщился он. — Я Хотел предупредить вас, что я не один.

— Тебе это удалось. — Лицо ее стало более сосредоточенным, слегка сердитым. — Ты расскажешь мне, Ванай, что случилось?

— Вы о Рохе?

— О Рохе. И обо всем прочем, что мне полезно знать.

Он опустил и снова поднял взгляд.

— Я действовал против вашей воли. И знаю это. Убить бы его мне следовало. Виноват… и это уже не впервой. Я пошел на соглашение с ним, он просил только о возможности поговорить с вами. Ничего другого он не просил, и я дал ему слово, что помогу. У него нет союзников, нет надежд.

— И ты ему веришь?

— Да. В этом я ему верю.

Она сжала пальцами колено, аж костяшки побелели.

— И чего ты ожидаешь от меня?

— Не знаю. Не знаю, лейо. — Он сделал сокрушенный жест, который ненавидел, но время требовало его. — Я сказал, что поговорю с вами. Позволите ли вы мне это, выслушаете ли меня? Я дал ему слово.

— Не надейся, что это к чему-нибудь приведет От нашего выбора уже ничто не зависит.

— Все, что я прошу — это выслушать. Все не так-то просто объяснить. И я прошу немногого.

— Ладно, — сказала она тихо, сделав долгий вздох. — Я выслушаю.

— Как долго?

— Как пожелаешь. Пока не сядет солнце, если хочешь.

Он опустил голову на руки, собираясь с мыслями Ничто не приходило на ум, кроме начала… и он начал с начала, задолго до того, как повстречался с Рохом Она выглядела удивленной… но слушала, как и обещала. Из серых глаз ее исчез гнев и появилась задумчивость, и он выкладывал ей все, все те мелочи, которые раньше она не знала о его жизни на родине, о чем ему больно было ей рассказывать. О жизни мальчишки-получайи, в Исридже, о постоянной войне между Нхаями и Чайя, и как он стал ублюдком лорда Нхаев. И было еще то, чего она не знала все время их совместного путешествия — сведения о Рохе, о Лайеле, о ночи, которую они провели в холле Роха в Ракорисе, и о другой ночи вместе с ней в лесах близ Ивреля, когда она спала, или в Охтиджине в Шиюане, о чем она не знала. Она слушала, и понимание на ее лице иногда сменялось гневом, иногда замешательством. Но не говорила ничего.

И он рассказал ей остальное: о Фваре, о лагере Хе тару, о лагере Мерира. О том, как они добирались сюда Он ничего не утаил, пожертвовав своей гордостью, и в конце рассказа он уже не смотрел на нее, с трудом выдавливая из себя слова. Ибо он был наполовину Нхаи, а Нхаи горды и не склонны к подобным откровениям.

Когда он кончил, она сжала кулаки. Спустя мгновение расслабилась.

— Кое-что из этого мне не мешало бы знать раньше Впрочем, ничего из того, что ты рассказал, не тревожит меня. Но Рох… Рох.

— Вы увидите его. Но., но может быть Я не знаю лейо.

— Впрочем, никакой разницы. Это ничего не изменит.

— Лейо!

— Я предупреждала: никакой разницы. Рох или Лайел — безразлично.

— Но Рох…

— Оставь меня на время. Пожалуйста.

Его самообладание готово было лопнуть. Он и так сказал слишком много болезненных для себя вещей, а она лишь пожала плечами.

— Ладно, — сказал он с трудом и поднялся на ноги, спеша выйти на холодный, освежающий воздух. Но она поднялась и не пустила его, схватив за запястье. Ударь он в гневе, он причинил бы ей боль. Он сдержался, и слезы хлынули из глаз. Он отвернулся.

— Подумай, — яростно сказала она, — Подумай, что мне теперь делать с твоим подарком.

— Вы можете не верить его словам… И все же это… его слово, и мое тоже.