Евгений Загданский - Прыжок в бессмертие

Я кричу, но он меня не слышит… И так каждую ночь… Иногда вместо голубоглазого мальчика к этому стакану тянется белозубый негритенок… Я хочу удержать этих детей от гибели и не могу…"

Да, Солидад запомнила эту исповедь доктора Росси, его страдающее лицо, нервные пальцы… Может быть, в тот вечер впервые Солидад поняла, что Росси стал большим ученым только потому, что он всегда был большим человеком. Только об одном не подумала Солидад тогда, что ее Джен в далеком, заброшенном в горах селении также пила молоко, отравленное этим проклятым стронцием.

Солидад отошла от окна и вернулась к постели ребенка.

Джен лежала на спине. Ее маленькое лицо теперь казалось еще меньше, на висках сквозь желтизну кожи просвечивались голубые жилки.

Сегодня ей необходимо принять решение — оперировать Джен или же избрать, возможно, менее радикальный, но не столь опасный способ лечения. Байлоу недоволен тем, что они с Росси до сих пор не смогли составить всеобъемлющей логики диагноза сердечных заболеваний… Но вот хотя бы случай с Джен — ведь врачи не смогли прийти к решению даже на консилиуме.

В семь часов утра Росси прибывает на центральный аэродром Буэнос-Айреса и в семь сорок пять будет в институте. Солидад не помнит ни одного случая, чтобы он, вернувшись из поездки, сразу же не посетил институт, не расспросил бы там о всех событиях, происшедших в лабораториях. Домой он никогда не торопился. Энрико Росси, по глубокому убеждению всех его сотрудников, принадлежал к вымирающему типу ученых, не знающих ничего другого, кроме науки. Он отдавал ей все свое время, все мысли, чувства, желания… Минуты и часы, проведенные вне интересов его науки, казались ему потерянными. Он мечтал о том времени, когда медицина начнет решать стоящие перед ней задачи на атомарном и молекулярном уровне, когда объективные методы исследования больного навсегда изгонят врачевателей, движущихся к цели на ощупь… Большая медицина, которой он посвятил свою жизнь, объединит во всеобъемлющей памяти электронных машин достижения всех врачей мира. Он мечтал увидеть любимую науку столь же точной, как Математика.

— История медицины, — неоднократно говорил Росси, — полна самых трагических ошибок, которые возникали и возникают только из-за того, что больной не в состоянии объективно рассказать о своем недуге. Ошибка, допущенная в этой фазе, нередко углубляется субъективными восприятиями врачом симптомов заболевания, затем полученные данные врач вновь пропускает через субъективную призму своей оценки. И в результате мы требуем, чтобы врачи не ошибались в постановке диагноза! Росси мечтал создать аппараты, которые могли бы объективно зафиксировать симптомы болезни и на основании опыта лучших врачей мира порекомендовать лечение. Сколько молодых врачей были бы избавлены от мук совести, сколько человеческих жизней было бы спасено…

Почему его братья по профессии в различных уголках земного шара каждый по-своему, в меру своего опыта и умения, занимаются врачеванием? Почему до настоящей? времени наряду, так сказать, с ортодоксальной медицинской наукой существует гомеопатия, тибетская и китайская медицина! Почему до сих пор не извлекли из системы йогов того, что там рационально?.. Медицина — наука, которая требует прежде всего интернационализации. В этом заинтересованы все.

Тряхнув головой, Солидад рассеянным взглядом осмотрела комнату. Ей хотелось, чтобы здесь было все опрятно. Вот голубые банты Джен — их нужно убрать в тумбочку, туфельки следует вынести в переднюю.

Пошатываясь от усталости, Солидад подошла к зеркалу.

Ей было хорошо известно, что зеркало своего мнения не имеет.

Если мы сами себе нравимся, то оно охотно подтверждает наши мысли. Если же мы недовольны своей внешностью, — зеркало безжалостно исказит ее еще больше. Солидад подошла к зеркалу почти механически, совершенно не думая, как она выглядит в данную минуту.

У нее усталое, землистого цвета лицо, тусклые глаза, сгорбленная спина, руки бессильно повисли вдоль туловища. Нет, так нельзя… Она должна приободриться, привести себя в порядок. Вот сейчас Росси входит в институт, через несколько минут дежурный скажет ему, что Солидад умоляла приехать к ее больному ребенку. Вначале он удивится — у Солидад есть ребенок? Может быть, он обратится с вопросом к кому-либо из сотрудников, но, скорее всего, промолчит и подумает: какая же причина заставила Солидад умолчать о своем ребенке? Может быть, в институте решат, что это обыкновенная история молодая женщина скрывала своего внебрачного ребенка в надежде выйти замуж, но Энрико Росси слишком хорошо знает Солидад, чтобы так о ней думать.

Когда раздался звонок, Солидад тревожным взглядом посмотрела на Джен и, стараясь не шуметь, направилась к двери. В конце концов все это не так важно, она должна спасти Джен, а почему ей пришлось молчать о ребенке, Росси поймет сам, когда узнает, что здесь замешан стронций-90.

Солидад очень удивилась, когда, распахнув дверь, увидела перед собой не Росси, а тетушку Сильвию. Полная, круглолицая женщина с бесчисленным количеством свертков в руках Перешагнула порог и торопливо направилась в кухню. Через несколько минут она появилась в спальне с большой чашкой апельсинового сока и, осторожно разбудив Джен, стала ее кормить. Солидад опустилась в кресло-она так устала, а ей необходимо еще много сил, много энергии… Через приоткрытую в спальню дверь слышались голоса Джен и тетушки Сильвии.

— Когда окончился буран, — уловила она слова Сильвии, — летчики заметили занесенную снегом стоянку французов. Очень трудно было посадить самолет: кругом снежные холмы, ледяные глыбы. Но они хотели спасти людей и рискнули своей собственной жизнью… Сделали посадку. Но, увы, полярников уже не было. По всей вероятности, они ушли на север.

— Мне мама говорила, — голосок Джен стал совсем тихим, — я думала, что их уже спасли.

— Если их даже не спасут, — начала было тетушка Сильвия, — то все равно…

— Нет, нет, — перебила ее Джен, — Что бы это ни было — хуже любой сказки…

Солидад улыбнулась. Джен не скучно с тетушкой Сильвией.

Они всегда находят так много тем для разговора. Но что же Росси? Неужели он не придет?

Солидад быстро надела серое платье и стала возле зеркала приводить в порядок прическу.

Было больно сознавать, что костюм ее устарел, — в этом году носят совсем иные фасоны. Но разве ей под силу угнаться за модой? С некоторых пор она исповедует другой принцип:

"Я ношу не то, что модно, а то, что мне к лицу".

Вдруг Солидад густо покраснела — она поймала себя на мысли, что в глубине души хочет понравиться Росси. Ее дочь, может быть, при смерти, а она…