Филип Дик - Кукла по имени «Жизнь»

Я сунул бутылочку в карман и спросил:

— А как оно действует?

— Надеюсь, вы поймете, так как по роду своей деятельности хорошо знакомы с принципом действия тонального органа. «Хубризин» стимулирует переднюю долю головного мозга. Стимуляция этой области дает ощущение бодрости, оживленности и веры в то, что любое событие пройдет успешно само по себе. Это сопоставимо с музицированием на тональном органе Хаммерштейна. — Он протянул мне сложенный кусочек глянцевой бумаги. Там было расписано действие клавишей и педалей органа Хаммерштейна. — Однако, как вам известно, амплитуда давления на эмоции органа Хаммерштейна строго регламентируется законом, а это лекарство действует сильнее.

Я придирчиво прочел бумажку. О Господи, если переложить это на ноты, то получится нечто весьма напоминающее Шестнадцатый квартет Бетховена! Даже от простого разглядывания номеров клавишей я почувствовал себя лучше.

— Это лекарство можно запросто сцеть, — обрадовался я. — Попробовать, что ли?

— Нет, благодарю вас. — Доктор сделал предупредительный жест. — В случае неудачи медикаментозной терапии, мы можем проверить ваш мозг по срезам в районе височных долей. Естественно, после обширной топографии распределения биопотенциалов, которую можно провести в госпитале высшего разряда в Сан-Франциско или Маунт-Зайене. У нас здесь нет соответствующей аппаратуры. Лично я стараюсь избегать такой методики, так как нередко выясняется, что невозможно сохранить область, включающую в себя височные доли. Правительство в своих клиниках отказалось, знаете ли, от этого.

— Тогда лучше ну его, этот срез, — согласился я. — У меня были друзья, которым делали… но лично меня в дрожь бросает от одной мысли. Позвольте задать вопрос: а нет ли у вас случайно лекарства, чье действие, пользуясь музыкальной терминологией, аналогично девятой симфонии Бетховена. Знаете, в том месте, где вступает хор?

— Я туда никогда не заглядывал, — признался доктор.

— Я прямо-таки впадаю в экстаз, когда исполняю на тональном органе ту часть, где хор поет: «Mus'ein Lieber Vater wohnen», и потом, очень высоко, как ангелы, скрипки и сопрано выводят ответ: «Ubrem Sternenzelt».

— К сожалению, я не в такой степени знаком с этим произведением, — ответил Хорстовски.

— Они спрашивают, существует ли Отец Небесный, а потом, в очень высокой тональности, им отвечают: — «Да, над звездной сферой». Именно эта часть, если вы сможете найти ей фармакологический эквивалент, могла бы очень помочь мне.

Доктор достал толстую пачку листов и стал в ней рыться:

— Боюсь, что не смогу подобрать таблетки, которые соответствовали бы этой музыке. Почему бы вам не проконсультироваться с инженерами Хаммерштейна.

— Неплохая идея, — удивился я подобному предложению.

— А сейчас — о ваших отношениях с Прис. Думаю, вы слегка преувеличили насчет опасности. В конце концов, вы вольны ВООБЩЕ с ней не общаться, не так ли? — И он бросил на меня хитрый взгляд.

— Наверное.

— Прис бросила вызов. Она — провоцирующая личность… Большинство ее знакомых, могу себе представить, ощущают то же, что и вы. Это — способ Прис возбуждать их, заставлять реагировать. Вероятно, это связано с ее склонностями… Некая форма любопытства. Она хочет видеть, что именно заставляет людей дергаться. — Хорстовски улыбнулся.

— Да, и именно по этой причине она, пытаясь исследовать подопытный экземпляр, доводит его до полусмерти…

— Простите? — Он навострил уши. — Ах да. Именно. Подопытный экземпляр. Иногда она воспринимает других людей в таком аспекте. Однако нет смысла лишь из-за этого ненавидеть ее. Мы живем в обществе, где беспристрастие — почти необходимое качество, — говорил он, строча что-то в своем журнале назначений, а немного погодя пробормотал: — Что вам приходит на ум, когда вы думаете о Прис?

— Молоко, — ответил я.

— Молоко! — Он широко раскрыл глаза. — Интересно. Молоко…

— Все, хватит! Это мой последний визит сюда, — заявил я. — Не надо никаких карточек. Кстати, на сегодня наше время истекло, не так ли?

— К сожалению, — промямлил Хорстовски.

— Я вам не врал, говоря, будто я — один из симулакров Прис. Жил да был Льюис Роузен, вот и все… Сейчас это действительно я. А если со мной что-нибудь случится, Прис и Мори сварганят матрицу другого. А тело она склеит из кафеля для облицовки ванных. Очаровательно, не правда ли? На дешевку купятся все: и вы, и мой брат Честер, а может, даже и папа. Знаете, душевная тоска — это предчувствие необратимых событий… — С этими словами я кивнул доктору на прощание и ушел восвояси.

«Но тебе, доктор Хорстовски, ни о чем не догадаться, даже спустя миллион лет! Ты точно такой же идиот, как и все остальные!»

Усевшись в машину, я не спеша поехал домой.

Глава 6

После того как я в присутствии доктора Хорстовски назвал себя симулакром, мысль эта стала неотступно преследовать меня. Жил да был настоящий Льюис Роузен, но однажды вдруг исчез. А я занял его место, обманув всех, в том числе и самого себя.

Дурацкая идея крутилась у меня в башке неотвязно всю следующую неделю, с каждым днем теряя остроту, однако полностью не исчезая.

Прямым следствием бредовой идеи было возникшее у меня желание взглянуть на симулакр Стентона. Вернувшись в офис после приема у врача, я спросил Мори, где мне найти ЕГО.

— Банди готовит новую запись для Стентона, — пояснил Мори. — Прис прошлась по ЕГО биографии, и появились кое-какие дополнения. — И он снова ткнул нос в письма.

Я обнаружил Банди вместе с симулакром в мастерской. Наш инженер уже закончил работу и теперь заново собирал ШТУКУ. Сейчас Банди задавал ЕМУ вопросы.

— Эндрю Джонсон предал Унию, так как оказался неспособен понять мятежные штаты как… — Увидев меня, Банди выключил Стентона. — Привет, Роузен.

— Мне хотелось бы поговорить с НИМ, ладно?

И Банди удалился, оставив нас наедине. Стентон сидел в коричневом зачехленном кресле с открытой книгой на коленях и сурово взирал на меня.

— Сэр, — обратился я к нему, — вы помните меня?

— Да, сэр, помню. Вы — мистер Льюис Роузен из Буаз, штат Айдахо. Я вспоминаю, как приятно мы провели время с вашим отцом. Надеюсь, у него все в порядке?

— Не так, как хотелось бы.

— Сожалею.

— Сэр, мне не терпится задать вам вопрос: не кажется ли вам странным, что вы родились в начале девятнадцатого века, но до сих пор еще живы? И не кажется ли вам необычным, что вас в любую минуту могут выключить? А как насчет того, что вы состоите из реле и транзисторов? Ведь в девятнадцатом веке их в помине не было! — Я выжидательно замолчал.